Потрошители морей

— Да, ты действительно враг Испании. Отдыхай пока, вечером с тобой будет говорить квартирмейстер Барт Круз. Теперь всё для тебя будет зависеть от вашего разговора, — и с этим дядюшка Бо ушёл, оставив меня в полном смятении от всех этих пиратских загадок.

Удивительно, но с мистером Крузом мы разговаривали с полным пониманием один другого.

— Дик, ты действительно наш друг, как утверждает опытный Бо Дидл, но всё же расскажи мне появление клейма на твоём плече. Чем ты так насолил Испании, что она тебя отметила калёным железом? — почти с порога громогласно объявил квартирмейстер.

Я тут же без утайки, как по накатанному и не раз пересказанному, правдиво поведал о своих злоключениях, а если что и прибавил, то не во вред себе или той же Англии. Вышло складно. Особенно про ненависть к испанцам и благодарение Братству за освобождение. Слава богу, я за эти часы допёр, что лучше быть пиратом, чем гнить во чреве кашалота.

— Так вот, — подытожил мою повесть мистер Круз, — если даже половина того, что ты рассказал, правда, то надо принимать новое решение о твоём наказании. Хоть клеймо на твоей стороне, но надо советоваться с командой.

Но прежде чем офицер вышел, я, видя его снисхождение ко мне, задал тяжкий для меня вопрос:

— Мистер Круз, спросил я, встав в позу благородного просителя, — поведайте мне, если это не морская тайна, почему боцман Хуго Берц так люто возненавидел меня с первого же дня?

Квартирмейстер от неожиданности тут же сел на бухту канатов и уже более внимательно смерил меня взглядом. Через какое-то время поняв, что перед ним вовсе не дурак, просто и доходчиво разъяснил ситуацию:

— При морской осаде французской крепости Ла-Рошель, как вспоминает боцман, кто-то из твоих соотечественников, воевавших на стороне гугенотов, лишил его глаза и повредил голову посредством аркебузы. В результате ранения мистер Берц был списан на берег из состава Королевского флота и впоследствии примкнул к нам, как опытный, несмотря на инвалидность, моряк. Вот с той поры, потеряв глаз, он пробрёл ненависть к русским, выбившим из-под его ног все ступени карьерной лестницы, — так невразумительно закончил речь квартирмейстер.

— Но при чём тут чужая Франция и моя родная Русь? — не согласился я.

— Русские любят воевать по всему миру, как с союзниками, так и в одиночку. Тем более в Европе шла Тридцатилетняя война и понять, кто с кем воюет было затруднительно не только нашему боцману, но и некоторым коронованным особам. Вот так-то, Дик Блуд, — потрепал меня собеседник по плечу и гордый столь обширным разъяснением удалился, так и не указав мой вины перед Одноглазым.

(Пояснение № 15 от Л.Б. Герр Карл Клабенкегель в своей объёмной монографии «Военный конфликт между протестантами и католиками Германии за гегемонию в Священной Римской империи и Европе в 1618–1648 годах» публично обнажил корни Тридцатилетней войны, в орбиту которой были вовлечены все государства Центральной Европы. Опираясь на выводы и концепции этого научного труда, сэр Арчибальд Кордофф, допустил обоснованность присутствия англичан в антигабсбургской военной коалиции, докатившейся в наступательном порыве до Вены с одной стороны, а также возможность проникновения русских вооружённых отрядов в центр Европы в результате Смоленской войны, с другой стороны. И если отсутствие твёрдой доказательной базы позволяет усомниться во встрече больших воинских соединений англичан и русских на поле брани, то ни в коем разе не исключает возможность единоличных стычек английских и русских солдат на полях сражений Европы. Но, в то же время, вряд ли можно согласиться с выводом Гриши Гроцмана из Бердичева, что для исконного англичанина любой, проживающий за Ла-Маншем человек, уже непременно русский, источающий вселенское зло для бедной маленькой Англии. Ведь, как голословно утверждает Григорий, Англия, контролируя почти все морские пути, в своё время посчитала своим долгом и обязанностью прибрать к рукам и сухопутные дороги от Европы до Азии. Однако, Россия воспротивилась этому колониальному напору англосаксов, опять же по утверждению самозваного историка из Бердичева, как противоестественному для других народов желанию. Отсюда и вековая нелюбовь Юнион Джека к Двуглавому Орлу. Мы считаем, что эта точка зрения весьма спорна, хотя всё же имеет право на существование в нашем демократическом и либеральном мире.)

Меру наказания мне подбирали весь следующий день. А так как ко мне никто не заходил, я укрепился в догадках, что не зря ношу испанское клеймо на своём плече. Под вечер с куском солонины из мяса черепахи ко мне заглянули Виктор Тома и Роки Сливелен. Увидев их довольно весёлые физиономии, я понял, что смертельная опасность миновала, и полностью простил испанцев за лилию на теле.

— Всё хорошо, — заорал с порога Виктор, — команда заступилась за тебя, как за жертву испанского угнетения.

— Значит, свободен, — тут же откликнулся я, устремляясь к двери.

— Не совсем, — остановил Роки, — Одноглазый и его старые друзья настояли на десятой статье Пиратского кодекса.