Поцелованный богом

– Ужинать будете?

– Не беспокойтесь, мы поели, – сказал Сергей.

Он нырнул в холодильник, достал бутылку водки, свежий огурец и сыр, нарезал. Ренат принес ноутбук, устроился прямо на ступеньках, куда Сергей поставил тарелку с закуской.

– Мальчики, чем вы хотите заняться? – спросила Маргарита Назаровна.

– Посидим чуть-чуть, – ответил Сергей.

– А я еще поработаю, – невинно улыбнулся Ренат. – Я ведь взял отпуск за свой счет, но мою работу никто за меня не сделает.

– Отпуск... приехал... – покивала она в раздумье. – Ты ведь не должен был приехать, Ренат, но приехал... Вы хотите найти убийц? (Молчание.) Это опасно, вас могут убить. А ради чего?

– Ради себя, – буркнул Сергей. – Маргарита Назаровна, идите отдыхать.

Она вздохнула: молодежь непримирима и нетерпима, но так было всегда, она тоже была такой, о чем жалела не раз.

1924 год. Встреча.

Наступил октябрь, теплый в этих краях. Катя собиралась с вечера, чтобы рано утром не задерживаться. Она складывала в корзину рубашки братьев, надеясь выменять их, если повезет, на книги, керосин, соль или еще что нужное, ведь недостача была во всем, куда ни кинься. Приготовила и колечко на тот случай, если вещи никому не приглянутся.

– А де наш казак? – поинтересовалась мамаша, лежавшая на кровати.

– Задержался, наверное, – ответила Катя.

– Учора задержався, упозавчора теж... – считала старуха, поднимаясь. – Як вичор, так його нема.

– Вы куда? – забеспокоилась Катя. – Мамаша, вам плохо?

– Та ни. Пиду на воздух. А ты лягай, тоби рано вставать.

Баба Фрося имела подружек, которые навещали ее. Те и доложили, где и как ее сын проводил вечера, а то и ноченьки, причем в таких подробностях, будто сами были свидетельницами разврата. Мамаша сняла с гвоздя вожжи, надела кацавейку, платок, вышла на крыльцо и села ждать сына. Он пришел через час, а то и больше, и вздрогнул, услышав мать:

– И де ж ты був?

– Да дел полно. А вы чего не спите, мамаша?

– Тебе жду. – И тут она встала во весь свой маленький рост, но, стоя на крыльце, она сровнялась с сыном. – Ты чого робишь, паскудник? Ты шо ж позоришь мене? У тебе жинка е, а ты с Милькой? С этой! Вона ж подол задирала, як последняя... Тьфу!

Чтобы нравоучения дошли до сына, она начала стегать его вожжами.

– Мамаша! Мамаша! – отступал он в хату, озираясь. Конечно, вырвать вожжи Назару ничего не стоило, но впитанное с детства уважение к матери не позволяло проявить грубость. – Вы чего делаете? Потише, мамаша! Увидят ведь!

– Хай видють! – разъярилась та, от души стегая его. – Паскудник окаянный! Пес блудливый! Я тоби покажу сеновалы! И Мильке покажу! Опозорю на вись хутор! На три хутора! Дегтем измажу хату!

Битва продолжалась и в хате, здесь Яуров бегал вокруг стола, но мамашины вожжи все равно доставали. Наконец она устала и рухнула на табурет.

– Чого не спишь с жинкой?

– Мамаша! – вытаращился Яуров. – Да кто вам сказал?! Катя?