Уездной барышни альбом
Мне как-то раз попался в руки.
От любопытства ли, от скуки
Я стал искать забавы в нем.
Вначале начертал пролог
Седой дьячок, пиит суровый,
Уставом. И, Державин новый,
Он рифмовал «чертог» и «Бог».
Затем бездарный мадригал
К Дню Ангела «моей Наташе»…
Рукою трепетной мамаши
В нем заштрихован был финал.
За ним последовал сонет
Слегка язвительной соседки.
Мне в нем понравились виньетки
И «3», написанный как «Z».
И вдруг, перевернув листок,
Я вздрогнул, затаив дыханье:
Столь откровенного признанья
Вообразить я здесь не мог.
Вот точный список тех теней
И слов, полуслепых, но милых,
В своем бесстыдстве торопливых,
Как вздох «о нем» или «о ней»:
(К сожалению, автору пришлось отказаться от мысли привести дословно обнаруженные стихи, а также приложенные к ним рисунки по причине их полной непристойности. Отметим все же, что, наряду с прочим, в них фигурировал черный хвостатый бес с большими рогами.)
Бесовский облик не смутил
Ни сердца, ни души мятежной,
Однако ж взялся я прилежно
Решать, кто был сей Азраил.
Чертям заказаны пути
В наш трезвый век к девичьей келье.
Но наших бабушек веселье
Способно было в грех ввести.
Альбому с лишком сотня лет
Исполнилась – я видел ясно.
Но от потехи той опасной,
Конечно, мог остаться след.
И я недолго изучал
Хозяйки дома смуглый профиль:
Был виноват не Мефистофель,
А местный Мавр – иль Ганнибал!..
Лесная глушь
Мне изрядно прискучили мертвые барышни, но живых было что-то не видно. То ли сменился их нрав, то ли лето было раннее, но только на кладках никого, кроме мальчишек, усмотреть мне не удалось. Мицкевич, начатый с азартом, тоже продвигался кое-как, и, словом, я был даже рад просьбе деда съездить с ним в лес по дрова.
Я люблю украинский лес. Он тих, пуст и величав, словно древний храм. Дедусь с давних пор работал в местном лесничестве, знал свое хозяйство как никто, а теперь, будучи на пенсии, имел право на несколько кубометров вырубки (обычно весенней), хватавших ему с лихвой на полгода. «А дальше углем топи!» – говорил он, разводя руки. Уголь покупал на свой счет, из тех жалких крох, что составляли его пенсионный оклад за пятьдесят лет беспорочной службы. «Вот так в год по рублю и заработал», – шутил он грустно. Все же «бесплатным» дровам бывал рад.