Поцелуй Большого Змея

Мое сердце вздрогнуло и застучало все быстрее и быстрее, словно падающий с горы камень. Я попятился и невольно оглянулся. Прямо за мной, отрезая путь к отступлению, извивался огромный, влажно блестящий хвост.

Тишину нарушило шипение – пасть распахнулась, обнажив два ряда острых зубов, чуть загнутых назад. Медленно, покачиваясь из стороны в сторону, голова змея начала приближаться. Желтые глаза сузились, пасть раскрылась еще больше, готовясь проглотить меня целиком, из нее пахнуло сладковатой вонью.

И тут, впервые за весь день, я вспомнил о томлении. До сих пор оно спало, словно убаюканное монотонным голосом Малиха, но, пробудившись от шипения, защекотало, засвербило в кончиках пальцев. Вскинув правую руку, я изо всех сил всадил томление в глаза змея.

Ничего не случилось. Томление прошло сквозь голову и уткнулось в стену. Я ощутил продолжением пальцев ее шершавую поверхность и тут же вернул их обратно. Все ясно, этот змей похож на жабу, которую Кифа и Шали подбросили мне вчера вечером. Я развернулся, спокойно прошел сквозь толстый, мерзко подрагивающий хвост, закрывающий вход в коридор, и двинулся обратно.

Нужно спешить, до паамона осталось совсем немного. Я почти бежал и скоро снова оказался в круглом зале. Стоило лишь ощупать косяки входов, как ошибка сразу стала понятной – падение сбило меня с толку, и, поднявшись, я пошел не по тому коридору. Дав себе слово всегда проверять указатели, я поспешил домой.

Но приключения на этом не закончились. Пройдя несколько десятков шагов, я с размаху ударился головой о твердый предмет, висящий под потолком. По пути сюда его не было, иначе Кифа, несомненно, наскочил бы на него. От удара предмет качнулся в сторону и тут же вернулся, окатив меня холодной водой. Разозлившись, я схватил его обеими руками и с силой рванул. Раздался треск, и предмет раскололся на две части. Поднеся к глазам две половинки, я разглядел остатки сушеной тыквы. Кто-то наполнил ее водой и прицепил к потолку. Кто-то знавший, что я буду проходить по коридору.

Мокрый, рассерженный и голодный я ворвался в нашу комнату. Кифа и Шали, уже в белом, с удивлением смотрели на мое красное от гнева лицо.

– Ты где перепачкался? – спросил Кифа.

– Это вода, – хмуро ответил я, проходя к своей кровати.

– Между прочим, до паамона осталось совсем немного, – заметил Шали. – Советую тебе бежать окунаться, иначе можешь опоздать на молитву.

Не говоря ни слова, я схватил белый хитон с поясом и бросился наружу. В бассейне пусто, омовение заняло несколько мгновений. Теперь я уже не качал головой, опустившись в воду, а окунался всем телом, поднимаясь вверх и опускаясь на том же месте. Выходя из бассейна, я вспомнил о ране и приложил палец к тому месту, где сегодня утром ощущалась ссадина. К моему удивлению, там ничего не оказалось. Я несколько раз провел пальцем по лбу, отыскивая точное место удара, но кожа была ровной и гладкой, без малейших признаков недавней раны.

«Вот так Звулик, – подумал я. – И почему Шали над ним подтрунивает?»

Паамон застал меня по дороге в Дом Собраний. Кифа и Шали стояли на дорожке, ведущей к зданию, любуясь величественным зрелищем заката.

– Успел, а? – буркнул Шали, и мне показалось, будто в его голосе звучат досада и разочарование. Мы снова выстроились в цепочку и быстро прошли в комнату учеников.

На сей раз молитва оставила меня почти безучастным. Я, как и прежде, попытался слиться с волной, но она прокатилась в стороне, где-то посредине лестницы, уходящей к Наставнику.

Плакать не хотелось, обида мешала сосредоточиться. Мысли о прошедшем дне будоражили и раздражали. Кто-то откровенно издевается надо мной. Все случившееся, кроме встречи со змеем, можно расценивать как мелкие пакости. Но зачем, зачем! И за что!

Молиться в таком состоянии не получалось. Зато есть очень хотелось. Оказавшись в столовой, я буквально проглотил хлеб и жадно огляделся, надеясь разглядеть еще какую-нибудь еду. Напрасные попытки! Дерево столешницы добела выскоблили каменными скребками, и на ней невозможно отыскать даже крошку. Мои соседи, закрыв глаза, сосредоточенно двигали челюстями. Я решил не спрашивать, какие блюда они сегодня воображали. Не могу сказать, что в Эфрате мать кормила меня разносолами, но от второго дня на сухом хлебе с водой мне стало очень, очень грустно.

Вернувшись в комнату, мы переоделись и улеглись на кровати. Кифа зажег светильник, и дрожащий огонек фитиля вмиг перенес меня в наш домик. Слезы навернулись на глаза, я отвернулся к стене и, наверное, не сумел скрыть горестного вздоха.

– Ты что там делаешь? – раздался голос Кифы. Он встал и уселся ко мне на постель. Его рука опустилась на мое плечо. – Брось, Шуа, успокойся. Все через это проходят. Еще два-три месяца и тебе будет казаться, что ты родился в обители и всегда жил тут. Перетерпи, друг.

Он легонько потряс мое плечо, и от этого незамысловатого проявления приязни мне стало гораздо легче.