Поцелуй Большого Змея

– Паук проявляет степень погруженности в молитву. Животные и насекомые улавливают звериное начало в человеке. Если оно сильно, то собака рычит на этого зверя, а волк или лев – нападают. У праведников чистые мысли и души, поэтому они могут войти в клетку ко львам, и те не сделают им ничего дурного.

Так вот, для проверки умения сосредотачиваться ессея запирают на сутки в узком колодце. Маленькая такая пещерка, где с трудом можно лечь, скрючившись в три погибели. Еду не дают – суточный пост, чтобы не отвлекать мысли и не занимать тело. Ессей в этом колодце подобен ангелу – он не ест, не пьет, а только молится. И если его мысли достаточно чисты, то пауки, живущие в верхней части колодца, там, где он сужается до размеров небольшого кувшина, заплетают над головой испытуемого свою паутину.

– Ну и как? – спросил я Кифу. – Над тобой появилась паутина?

– Да, – гордо произнес он. – И еще какая. Вот такой толщины, – Кифа раздвинул большой и указательный пальцы.

– А почему она такая толстая получилась? – удивился я.

– Пауков же много, – объяснил Кифа. – И каждый вьет свою.

– Это значит, что твои мысли чисты, а молитва праведна?

– Ну-у-у, не совсем. Паутина выявляет только самую первую ступень продвижения. Если совсем нет паутины, тогда дела плохи. Каждого ученика несколько раз в год сажают под паука. И случалось, что после таких проверок неудачника выгоняли из обители.

– Почему же выгоняли? А если человек просто не способен быстро продвигаться? Возможно, ему требуется еще полгода, год.

– Шуа, Хирбе-Кумран не благотворительное заведение для отстающих. Тут выживают только способные.

Дверь с легким скрипом отъехала в сторону, и на пороге возник Шали.

– Вот так дела! – воскликнул он, не успев переступить порога. – Я бегаю по коридорам, ищу пропавшего ученика. А он преспокойно сидит в комнате и разговоры разговаривает!

– Мы беседуем об очень важных вещах, – веско произнес Кифа.

– Конечно, конечно, – Шали уселся на свою кровать и ехидно улыбнулся. – Небось обсуждаете толщину паутины. В-о-о-т такая получилась, – и сделал пальцами жест, точно повторивший Кифин. – Я его жду, жду, уже не знаю, что и думать, а он удрал с урока и даже не подумал известить товарища.

– Я не удрал. Меня Малих сам отпустил.

– Знаю, знаю, – улыбнулся Шали. – Он мне рассказал.

– Так вы встретились по дороге? – удивился я. – Зачем же тогда ты ждал меня в зале, а теперь ругаешься?

– Я его не встретил, – снова улыбнулся Шали, но на сей раз улыбкой превосходства. – Где его встретишь? Бегать за ним по коридорам можно до завтра. Я с ним связался.

– Как связался?

– Не как, а чем, – Шали многозначительно постучал по уху. – Вот этим самым местом.

– Значит, Малих тоже Вестник?

– Все продвинутые ессеи Вестники, – небрежно ответил Шали и откинулся назад, опершись спиной о стенку.

Я вопросительно посмотрел на Кифу. Тот молча кивнул.

Сказать было нечего. Если это так, значит – Шали находится на куда более продвинутой ступени, чем мы. Странно, что он до сих пор живет с учениками. Тогда я могу понять его постоянную иронию и раздражение. Нелегко, наверное, взрослому человеку ходить в детской одежонке и общаться с молокососами. Но почему он до сих пор здесь? Наверное, его продвижение не совсем цельно, иначе бы Наставник давно… Я вдруг понял, что совершенно не представляю, как происходит духовное продвижение, и в чем проявляется подъем на высшую ступеньку. Пока ясно лишь одно – в комнате с учениками Шали не место.

– Ну, как? – продолжил тем временем Шали, обращаясь к моему соседу. – Есть хочется?

Кифа снова молча кивнул.

– Ничего, ничего, – покровительственно произнес Шали. – У вас, терапевтов, начинают с одного дня голодовки, а заканчивают сорока. Так что набирайся терпения и готовься к лучшему.

– Сорок дней поста! – изумленно воскликнул я. – Но разве может человек не есть и не пить сорок дней!?

– Ну, во-первых, речь идет не о человеке, а о продвинутом ессее, – пояснил Шали. – Во-вторых, голодовка не абсолютна: один раз в два дня можно съесть немного сухого хлеба и глотнуть несколько капель воды.

– Я слышал про избранных, – вмешался Кифа, – которые отказывались даже от этого, подобно Моисею на горе Синай.

– А я не слышал, – отрезал Шали. – Это, скорее всего, очередная байка терапевтов. Они горазды на всякие потрясающие воображение истории, которые при ближайшем рассмотрении оказываются вымышленными.

– Ты не прав, Шали, – загудел Кифа. – Разве можно так говорить о столь уважаемом движении? Тебе всегда и всюду мерещится подвох. О ессеях нужно думать хорошо, особенно о твоих братьях.

– А давай, брат мой Кифа, вместо басен я расскажу тебе одну подлинную историю. Вот слушай, как дело было.

Разговаривают два продвинутых терапевта. Ну, кто-нибудь вроде Малиха и Звулуна. Первый, предположим, Звулун, говорит второму:

– Вот незадача. Не смог продвинуть дальше ученика.

– А что ты с ним делал? – спрашивает Малих.

– Да все, все перепробовал. Заставлял повторять без конца Учение, созерцать символы, носить специальную одежду, вдыхать благовония, находить желтую линию. И никакого толку!