На имени раздражающего Кайла поэта ее голос дрогнул, и это заставило его стиснуть зубы.
И спросить то, о чем лучше было бы и не спрашивать:
– Ты в него влюблена?
– Что? – Девушка даже остановилась.
– Я говорю, ты испытываешь что-то к поэту?
Соланж нахмурила брови и будто стегнула по нему следующими словами:
– Еще как испытываю: Уильям – мой друг. Я, можно сказать, за него отвечаю: ведь не будь меня рядом, с ним не случилось бы всего этого. – Она окинула комнату взглядом, словно стены впитали в себя присутствие Эссекса и теперь сочились удушающими миазмами. Может быть, потому она и носилась по комнате – сохраняла трезвость рассудка, разгоняя дурман. Кайл же будто утратил ее, а все потому, что сидел, погрузившись в воспоминания...
И миазмы безумия не разгонял. Они впитывались в него, побуждая задавать неправильные вопросы...
– Значит, друг?
– И очень хороший. Не в пример некоторым! – Соланж причесала его саркастическим взглядом и продолжила нервный бег из угла в угол.
Кайл с улыбкой заметил, что за ней пушистой метелкой полощется рыжий хвост.
Глава 30
Все в Соланж клокотало, как в жерле вулкана... Сил оставаться на месте не было никаких, хотя от усталости то и дело темнело в глазах. И рана в боку горела огнем... Но об этом ли ей было думать, когда случилось такое... такое безумие...
Убить королеву.
И не как-нибудь, а своими руками.
И ради чего?
Ради мнимой идеи о равенстве перевертышей и людей. В такое Соланж и во сне не могла бы поверить, а в реальности и подавно. Особенно в свете рассказанного ей Гриммом...
И все-таки ей придется на это безумие согласиться.
Ради Джеймса и папы. И ради Уилла. Особенно ради него, совершенно к этой истории непричастного! Ведь у него семья, дети. И сбежать, обрекая стольких людей на страдания, она не сумеет...
Проклятая натура.
Еще Кайл со своими подстегивающими нервозность вопросами: влюблена ли она в Уилла Шекспира? Так и спросил – «влюблена»? Что ему вообще взбрело в голову думать о чем-то подобном сейчас? Сейчас, когда стоило бы подумать о чем-нибудь поважнее, например, о предательстве, наказании за мятеж и плахе в Тайберне.
А он настаивал:
– Значит, друг?
– И очень хороший, – огрызнулась она. – Не в пример некоторым!
Знала, конечно, что неправа: Гримм столько сделал для нее в последнее время, что ей в целую жизнь не расплатиться. Но с ним неизменно выходило вот так: дерзко, противоречиво. Словно она заточила себя под постоянное противостояние с ним... И уже не понимала, в чем именно, но привычка осталась.
И это тоже нервировало... и будоражило кровь...
– Тебе идет, – услышала она вдруг. – Очень красиво. Хотя по улицам так ходить не советую!
Она стремительно обернулась, уже готовая кинуть в сердцах, что за глупости он несет, но вдруг ощутила, как что-то мягко хлестнуло ее по ноге. Она замерла – и осознание будто прошибло ее!
Лисий хвост.
У нее лисий хвост и...
Так и есть, лисьи ушки на голове. Все точно так, как у девицы в том кабаке... Некстати припомнилось неприличное действо между Тарой и Ричардом в темном углу. Соланж покраснела. Показалась сама себе неприличной, распущенной девкой, будто этими атрибутами своей лисьей натуры она напрашивалась на что-то... Мужчины, как она теперь знала, обожали частичное обращение.
– Святая Аркадия! – воскликнула она в ужасе и метнулась к окну.
Куда-нибудь, лишь бы подальше от Гримма, наблюдающего за ней...
Но, вцепившись в подоконник когтями, тут же отпрянула прочь: вдруг ее кто-то увидит снаружи.
– Соланж, успокойся! – попытался ее образумить мужчина. – Это всего лишь уши и хвост. Не рога, в самом деле! С чего ты так разволновалась?
Она кинула зло:
– С того, может быть, что это все для меня непривычно и ново?! И вообще... ненормально...
– Очень даже нормально, – возразил Кайл. – Ты – лисица, и лисий хвост тебе очень к лицу. Было бы странно, щеголяй ты, скажем, волчьим хвостом или ушами с забавными рысьими кисточками.
Соланж зарычала. Да он над ней издевается! И в тот же момент, с трудом выбравшись из-под груды ставшей ей больше ненужной одежды, заметалась по комнате рыжим зверьком. И вот это ее совершенно добило...
Что с ней такое?!
Она теперь проклята обращаться сама по себе в любую минуту?
С ее везением станется оказаться тем самым неправильным перевертышем, который из сотни один. Только не это!
– Соланж, успокойся! Пожалуйста. – Кайл пошел на нее, большой и высокий, отчего-то даже пугающий, и Соланж юркнула под кровать. Затаилась там, наблюдая, как он садится на пол и осторожно тянет к ней руку... Она зарычала. – Соль, послушай меня: ты должна успокоиться. – Не послушался он ее рыка. – Это все от волнения и усталости, понимаешь? Твое тело еще не успело обвыкнуться к обращениям, ты же не контролируешь себя в должной мере. Так бывает в самом начале...
Соланж лежала на деревянном полу и тихо скулила, прикусив лисий хвост. Как ей себя контролировать, когда столько всего навалилось? Когда...
– Просто подумай о чем хорошем и успокойся, – говорил Кайл.
О хорошем подумать?