Аннет смотрела на Матиаса в тени и не видела чёткости в чертах лица, не видела чёткости в глазах – и ей захотелось всё это увидеть при свете луны или в лучах солнца; захотелось приблизиться, рассмотреть, коснуться, почувствовать – это напугало так, словно изнутри Аннет ошпарили кипятком. Она отступила на полушаг, почувствовала слабость в коленях и едва не присела; она хотела отступить, убежать, но ноги приросли к земле, и она не понимала, что происходит.
Матиас не заметил, как убрал руку от раны, как упал кровавый шарфик на снег. Но позади послышался мужской голос:
– Кровь! – воскликнул он. – Кровь! Туда! Быстрее!
Это разорвало момент, как страницу. И во вспышке реальности, Матиас пришёл в себя как от разряда ледяной молнии. Он обернулся и посмотрел через плечо – огоньки от факелов были близко, и показался силуэт рослого мужчины. Матиас повернул голову обратно – и в глазах поплыло. Из-за остановки, из-за
– Беги…, – выдавил он. И на личике прекрасной незнакомки отразилось изумление.
Матиас сделал шаг и боль пронзила бок; он, пытаясь зажать рану исчезнувшим из руки шарфиком, накренился – упал и частично потерял сознание. Матиас пытался выкарабкаться, но сил не осталось, а мозг словно дал команду «безопасность», или «сдаться». Но Матиас всё равно пытался, не сдавался.
Растерянная, изумлённая Аннет шагнула к Матиасу; к краю дупла придвинулась Фива, и блеснули глаза. Но Фива не выглянула, а Аннет не успела присесть.
Скрип снега, тяжёлое дыхание и голоса – между стволов показались мужчины разного роста и телосложения, но все были в хорошей физической форме. Они были одеты хорошо, тепло, у всех были шапки и утеплённые накидки. У одного на спине был лук, у другого арбалет, двое были вооружены парными кинжалами, один мечом и кинжалом, а самый рослый и сильный – двумя увесистыми одноручными топорами с гравировкой медведя.
Наёмники вышли на открытый участок, где на спину перевернулся Матиас и боролся с тем, чтобы не упасть в объятия черноты и холода. С боку от него замерла Аннет – с растерянностью и жалостью она смотрела на побледневшее лицо Матиаса, в его приоткрытые глаза с трепещущими веками. Её душа стенала от жалости к нему, от желания помочь – и это сбивало с толку. С чего бы ей помогать тому, от кого она обычно защищается? Изредка убегает. Но в большинстве случаев она прячется и старается не сталкиваться.
Наёмники – запыхавшиеся, потные, злые – останавливались неровной линей на краю полянки, и с удивлением переглядывались.
– Эй! – рявкнул рослый мужчина. – Девчушка, ты чего в такой глуши одна делаешь?
– И это наш пленник! – воскликнул лучник и снял лук со спины. – Не трогай!
Аннет отмерла – она выпрямилась, расправила плечи, и показалась идеальная осанка, не хуже, чем у знатных женщин в городах, на которых наёмникам счастливилось смотреть только с расстояния на каком-нибудь хорошем рынке. До того, как одна из таких знатных дам их и наняла, хотя обычно нанимали только мужчины да юноши.
Аннет повернула голову – лицо было спокойное, но холодное, суровое. Взгляд пурпурных глаз поднялся и устремился на наёмников. Те ахнули, замерли, двое отступило, а один прирос к земле.
– В…, – попытался сказать арбалетчик. – В… Ведьма!
– Стой, где стоишь, демоново отродье! – крикнул наёмник, вооружённый парными кинжалами.
Не разбираясь, не думая, мужчины, дрожа внутри от страха, вызванного предрассудками, вынули оружие и встали в стойки. Аннет не испугалась, не удивилась, а лицо наморщилось от недовольства.
– Беги…, – прозвучало сиплое слово слева от Аннет.
Она в изумлении опустила взгляд на Матиаса. Его лицо с испариной, с сухими губами в холодном, бледном свете ночи было болезненным. Карие глаза смотрели на неё с сожалением, с мольбой, с желанием защитить и спасти; но веки тяжелели – и он едва боролся. Его слово, его взгляд – поразили Аннет мягкой стрелой, и душа встрепыхнулась.
Наёмники двинулись в стороны, чтобы окружить, и держали оружие наготове; а арбалетчик и лучник отступили для лучшей позиции и вынимали снаряды из колчанов на спинах. Аннет подняла обозлённое лицо; и было видно то, что ей явно не впервой бороться, не впервой защищаться и защищать.
Веки Матиаса попеременно закрывались, кровь струилась из раны, а пальцы могли сжимать только холодный снег; он проваливался в маленькие ямы – и последние мгновения разделились на непонятные фрагменты, как осколки разбитого стекла.
В первом фрагменте Матиас увидел, как Аннет, не имея страха в профиле лица и в уголке прекрасного глаза, отступила и развела руки в стороны.
В втором фрагменте Матиас почувствовал жар от пламени и увидел свет где-то в стороне; услышал изумлённые, испуганные ахи и вскрики наёмников.