Поцелуй Фемиды

Соблазнительно покачивая бедрами в такт восточной мелодии, «Шахразада» начала легко и плавно перемещаться по эстраде, то приближаясь, то удаляясь от зрителей. Поминая недобрым словом коварное кипрское вино и, главным образом, его количество, Александр таращился на эти красивые руки, будто бы лишенные костей, на изящные бедра (слишком узкие, по его представлениям, для восточной красавицы) и пытался разобраться в своих ощущениях. Рваный музыкальный ритм только отвлекал его и мешал сосредоточиться на неведомой, ускользающей мысли. В тот момент, когда некая догадка уже готова была оформиться в подкорке, он услышал за своим затылком громкое сопение и, скосив глаза, угадал медальный профиль депутата.

— Смотрел сегодня танец живота. Живот хорош, но в общем — срамота! — громко продекламировал Удодов, ни к кому особенно не обращаясь, и стал протискиваться поближе к эстраде.

Там восточная чаровница уже успела обнажить вышеозначенную часть тела и совершенно потрясно двигала ею во все стороны.

Не желая снова пересекаться со своим оппонентом, Белов отошел в сторону, а потом и вовсе вышел за пределы беседки и уселся на лавочке. Он закурил и попытался догнать свое поразительное открытие, но не тут-то было. Он напрягал зрение, но издали танец живота выглядел обычным эстрадным номером, и не более того. На минуту ему удалось разглядеть среди черных голов благородные седины своего нового знакомца — Удодов сидел за столиком в компании туристов с Ближнего Востока.

«Вот с ними пусть и поднимает тосты за святую Русь», — устало подумал Белов и задремал. Веночек из веток оливы съехал ему на нос и делал похожим на усталого молодого сатира. Неподалеку носился с видеокамерой местный оператор. К ярко горевшему софиту со всех сторон слетались насекомые и гибли, как маленькие икары, в его жарком свете. Справа и слева от него, конкурируя с восточными ритмами, оглушительно пели цикады, и Белову приснился очень короткий сон — из тех снов, которые еще не сновидение, но уже и не явь.

Он вдруг отчетливо увидел танцовщицу и отчетливо осознал, что он знаком с нею, хотя и не слишком близко, и что он ее определенно терпеть не может. А потом увидел… Коса. Раньше, как правило, Космос являлся не один, а в компании с друзьями — покойными Филом и Пчелой. Иногда они молчали, иногда разговаривали с ним, упрекали, предостерегали, советовали.

На этот раз Кос был один, и он не сказал ни слова. А танцовщица маячила поблизости. Кос продолжал молчать, но, по законам сна, Саше было ясно, что девушка каким-то образом связана с его другом, что она влияла раньше и продолжает влиять теперь на ход событий. И от нее исходит неуловимая, но совершенно определенная угроза.

V

Катя зажала в руке тапки и на цыпочках, с грацией, невероятной для ее тучного тела, двинулась из детской комнаты на выход. Б любую секунду она была-готова услышать сзади непререкаемое: «Петь!» И, обернувшись, увидеть всклокоченную черную головку над перильцами кроватки. В таком случае пришлось бы вернуться и начать цикл заново.

Уф! Кажется, обошлось: со стороны кроватки не доносилось ни звука, и голова не показалась. Значит, нянька вполне заслужила боевые пятьдесят граммов, чашку чая и добрый бутерброд с ветчиной.

Укладывать малыша было сущей мукой, но если уж Лешик уснул, значит, уснул. Такой вот бескомпромиссный характер. Ежевечерняя процедура отхода ко сну, как правило, занимала никак не меньше двух часов. Для начала прочитывались — причем не по одному разу! — все любимые книжки, и отдельно наиболее полюбившиеся фрагменты из них. Потом наступал черед песен.

По части колыбельных Екатерина Николаевна обнаружила преступную некомпетентность. Как-то вдруг выяснилось, что к пропетому зачину «Баю-баюшки-баю» больше добавить было нечего. В песенном репертуаре с трудом отыскались три-четыре народные баллады, пара-тройка эстрадных шлягеров, плюс хулигански-блатные — из тех, что распевали в свое время на картошке студенты-медики. Ну, вроде «Постой, паровоз» или, того хуже, «Гоп-стоп». Что и говорить, совсем не тот репертуарчик, на который мог бы рассчитывать благополучный ребенок. Но выбора у малыша не было, потому что у его воспитательницы никогда не было своих детей…

Младшая из двух сестер, Катя, в свое время была, пожалуй, более хорошенькой, чем старшая Татьяна, и гораздо лучше приспособлена к жизни. Все в один голос твердили, что бойкая Катя мигом выскочит замуж, но судьба распорядилась иначе. Они были очень близки с Таней, а из двух близких людей кто-нибудь один непременно должен быть сильнее, а второго надо опекать.

Сильнее была Катя. Именно она всякий раз приходила на помощь старшей и делила на равных все шлепки и удары, которыми судьба щедро награждала безответную Татьяну: сначала раннее вдовство, затем проблемы с сыном Сашей…