Поцелуй Фемиды

— Кончай играть в благотворительность, Белый, — Грот собрался было подтянуться, на решетке, заменявшей потолок, но сорвался, поскольку руки не держали. Ты что не просек, это до добра не доведет. Все равно Мать Тереза из тебя не получится.

— А из тебя Тарзан. Грабки сначала залечи, Мцыри ты наш…

В камере за время их отсутствия контролеры успели провести «плановый осмотр». Один из заключенных не доискался тщательно спрятанного в матрац мобильника, другого огорчила пропажа резиновой грелки со спиртом. Мужики скорее от расстройства, чем по делу, начали наезжать на одного из сокамерников, который на прогулку не пошел и остался смотреть телевизор, сославшись на радикулит. Но тот замахал руками и закричал:

— Белый, давай сюда! Тут такое… Тут и про тебя тоже! «Санта-Барбара» отдыхает, блин.

Кто-то освободил ему место, откуда удобнее смотреть, кто-то подкрутил антенну, и экран портативного «Рубина» выдал неожиданно яркую и четкую картинку: во весь экран лицо Ярославы. Саша стиснул зубы, сердце начало стучать почему-то в горле. Первый шок сменился удивлением: лицо девушки было абсолютно спокойным, а в следующую секунду, отвечая на вопрос ведущей, Слава даже улыбнулась.

— Она что, в натуре твоя сеструха, Белый? — спросил тот же самый зек, любитель телепередач. — Ну, скажу я, блин… Келли Кэпвел отдыхает!

Других комментариев не последовало, и в камере воцарилась тишина! Видавшие виды уголовники, на совести которых были загубленные души, смотрели в экран и ловили каждое слово, изредка бросая на Белова сочувственные взгляды.

До Белова постепенно дошел смысл происходящего. Узнав о том, что ее используют в грязных играх вокруг Сашиного имени, Ярослава приготовила ответный удар. И какой! Нашла в себе силы явиться на телевидение, принять участие в прямом эфире, и открыть свою интимную тайну, свою боль, свой позор.

По всей вероятности, самая драматичная часть беседы была уже позади. Слово «изнасилование» говорилось вскользь, как тема, которую уже обсудили. Говорили об Алеше, и телекамера несколько раз подолгу зависала на заплаканной

Катерине, и мальчике, сидевшем у нее на коленях. Тетка с ребенком находилась в зале среди публики. Другие участницы местного телевизионного шоу, построенного на манер столичных, тоже прижимали к глазам мокрые от слез платочки.

— По-моему, сейчас Алешу больше всего волнует «Чупа-Чупс», — сказала телеведущая. — Но пройдет два-три года… Вы осознаете, Ярослава, тот риск, на который вы пошли, обнародовав сегодня свою тайну? К сожалению, очень вероятно, что найдется добрый человек, который расскажет ее мальчику…

— Я пришла сюда, чтобы защитить доброе имя очень дорогого мне человека — моего брата Александра Белова. Ему сейчас тяжелее всех, — на щеках Ярославы от волнения выступил румянец, глаза горели. — Что же касается сына, то, уверяю вас, он узнает правду от меня.

«Господи, маленькая моя, сестренка моя… Как же ты на такое решилась, с ума можно сойти». У Саши не укладывалось в голове, куда подевалась униженная, с потухшим взглядом девушка, зацикленная на собственных переживаниях. И где она могла научиться так держать себя перед телекамерой — спокойно, отважно, со сдержанным достоинством?

Находясь в монастыре, я успела понять главное, — сказала, глядя, как показалось Белову, прямо ему в глаза, Ярослава, — Господу не важно, чья кровь течет в жилах ребенка — чеченская, русская, еврейская. И как именно он появился на свет — в любви или в горе. Любое рождение — это чудо…

По экрану поползли титры, но никто не тронулся с места. Все молчали, и только Грот, повернувшись к Саше, пробурчал что-то в том смысле, что есть женщины в русских селеньях…

XXXIV

Ночь накануне заключительного судебного заседания по делу «Красносибмета» для многих выдалась бессонной. Каждый из мужчин, выкуривших рекордное число сигарет, и каждая из женщин, которые вставали и тихо крались на кухню, чтобы накапать в стаканчик валерианы, наверняка искренне удивились бы, узнав, сколько людей не спит из-за Белова. И даже железный Батин полночи провел без сна, уставившись в потолок пустым взглядом.

Насколько проще жилось бы человечеству, скольких конфликтов удалось бы избежать, если бы каждый человек хотя бы изредка, на минуточку, ставил себя на место противника. Если бы боец немного повременил спускать курок, представив, как больно будет матери того, кого он через секунду, может быть, уничтожит от имени государства. Если бы мать, наказывающая непослушного ребенка, могла вспомнить унизительное ощущение от полученной много лет назад пощечины…

Судья Чусов маялся в своей уютной квартир-; ке точно так же, как подсудимый Белов в душной, набитой людьми камере. В некотором смысле судье было даже тяжелее, потому что подсудимый Белов был на сто процентов уверен в своей правоте и четко, вплоть до малейших деталей и интонации, представлял, что он скажет завтра в зале заседаний суда. В то время как Чусов, от решения которого зависело очень и очень многое — можно сказать, судьба правосудия в стране, — этого решения до сих пор не знал.