Поцелуй ягуара

Это был даже не поцелуй. Он кусал ее, затем облизывал, наблюдая сквозь прищуренные глаза, как ее язык проник в его рот, чтобы попробовать его на вкус. Чтобы насладиться пряной, бурной эссенцией, которая находилась там от гормона, который вызывал горячку.

Из ее горла вырвался сдавленный стон.

— Попробуй меня, — Сабан снова лизнул ее. — Ты чувствуешь меня, Натали. Скажи мне, скажи мне, что ты знаешь, что я не причиню тебе вреда. Включая убийство этого жалкого мелкого ублюдка, если только он не поставит под угрозу твою жизнь.

— Ты причинишь ему боль, — она попыталась покачать головой, пытаясь побороть желание, которое начало бурлить в ее крови.

— О, boo, конечно. Я причинил ему сильную боль, — каджунские слова выскальзывали, лениво, гортанно, пронзенные голодом и опасными намерениями. — Я бы заставил его с плачем бежать к мамочке за то, что он посмел причинить тебе вред, за то, что поверил, будто он когда-нибудь сможет взять то, что принадлежит мне. И знаешь, cher, ты моя единственная.

Его.

Ее губы приоткрылись, и он накрыл их, слабый, жалобный стон сорвался с ее губ, когда Натали полностью ощутила его вкус. Когда Сабан всосал ее язык в рот, а затем позволил ей взять верх. Лизать его, дразнить, пока его язык не сплетется с ее, пока она не сможет пососать, провести по его губам языком, втягивая его вкус в свой рот.

— Нет!

Натали отпрянула от него, не обращая внимания на рычание, раздавшееся у нее за спиной.

— Не говори мне «нет», пара, — горячо возразил он. — Я чувствую твое желание, и даже больше, я чувствую тот факт, что ты знаешь, что я прав. Ты не убежишь ни от этого, ни от меня.

— Я убегу, когда захочу или как захочу, — Натали запустила пальцы в волосы и попятилась из кухни. — Оставь меня в покое, Сабан. Просто оставь меня в покое.

Она повернулась и направилась к лестнице. Женщина должна найти в этом смысл, должна найти способ уравновесить то, что узнала о нем.

Сабан не мог просто нападать на людей. Эта брачная горячка была достаточно сильной. Как они выживут без какого-либо контроля? Ни один из них не думал здраво, и было чертовски ясно, что ни один из них и не будет.

Все, что ей нужно — уйти от него, ненадолго. Прочь от него, от воспоминаний о его вкусе, от мучительной потребности в нем.

Натали почти бегом взбежала по лестнице, прекрасно понимая, что он следует за ней, двигаясь с ленивой скоростью, настигая ее, выражение его лица было напряженным, голод горел в его глазах.

У нее перехватило дыхание, с губ сорвался прерывистый стон, когда она почувствовала, как его руки схватили ее за бедра на полпути вверх по лестнице, останавливая ее, когда его руки быстро скользнули к ее джинсам и начали расстегивать молнию.

— Что ты делаешь? — завизжала женщина, пытаясь схватить его за запястья, за руки, чтобы остановить свое раздевание, в то время как он стягивал ткань с ее бедер. — Черт, Сабан…

Она упала на колени, когда большая рука надавила ей на спину, толкнула вперед, и он накрыл ее, властный, сильный, его губы накрыли метку, которую он оставил на ее плече прошлой ночью.

Натали замерла, когда удовольствие пронзило ее, взорвалось, пронзило от этой единственной ласки. Это место было настолько чувствительным, настолько восприимчивым к его губам, к его ласкающему языку, что у нее перехватило дыхание.

— Это ничего не решит, — выдохнула она, когда головка его члена прижалась к ее бедрам, скользнула в теплую влагу и нашла вход, который искала.

Он не шевелил губами, вместо этого Сабан зарычал, все еще кусал метку, когда его бедра двинулись вперед, погружая его эрекцию в нее, Натали почувствовала, как иголки острого удовольствия начали атаковать каждый ее нерв.

— Это ничего не меняет, — выдохнула она, борясь с удовольствием, борясь с неспособностью отказаться. — Это неправильно.

Ее спина выгнулась, когда с ее губ сорвался мяукающий крик, и его член прижался к матке внутри нее, заполняя ее.

— Скажи, что ты моя, — Сабан прикусил метку, отчего ее голова дернулась назад, к его плечу, одна рука потянулась к нему, сжимая его бедро, пока он прижимал ее к себе.

— Я не позволю тебе контролировать меня.

— Скажи мне, — прорычал он, лизнул метку, пососал ее с голодным рычанием.

— Я не позволю тебе сделать это, — ее крик был слабым, жалкой попыткой бросить вызов тому, что она знала, даже сейчас, было правдой. Уверенность, какой не было в ее жизни.

Его бедра изогнулись, заставляя его член ласкать ее изнутри, тереться о ее внутреннюю плоть, набухшая, раскаленная головка двигалась, воспламеняя нежную, чувствительную плоть небольшими толчками. Его губы еще раз задели метку на ее шее, затем его зубы прошлись по ней, посылая сильную дрожь вниз по ее спине, когда ее чувства были подавлены, а здравый смысл потерян под напором удовольствия.

— Скажи мне, — ласковый, приправленный темной чувственностью, грубый и первобытный, голос проник в ее сознание, будто его прикосновение украло ее разум.

— Твоя, — ее стон был вознагражден, покорность принята, и животное внутри него вырвалось на свободу.