Поцелуй истины

…За окном снег. Такие пушистые огромные хлопья падают с тёмного неба в ранних сумерках. Девочка в белом платье с двумя туго заплетёнными косичками сидит у окна и смотрит, как мимо идут нарядные люди. Смеются, поют песни. Семьи, дети. Девочка одна — она почти всегда одна, но у неё есть целая свеча, обережный круг света, разгоняющий тьму по углам, и она ждёт возвращения дорогого ей человека. Терпеливо ждёт, прислонившись лицом к стеклу, увитому морозными узорами.

Домик совсем маленький — один этаж, две комнаты и закопчённая кухня с печкой. Но это всё равно намного лучше, чем было летом, когда девочка с мамой жили в лачуге на окраине деревни. В городе вообще лучше — интереснее, есть на что посмотреть за окном. Здесь девочка с мамой живут уже два месяца, им удалось убедить горожан, что они просто пекут хлеб на продажу. Всё-таки, у них обеих белые платья, а это рождает меньше подозрений. Да и булочки у мамы получаются выше всяких похвал.

Скрип двери. Девочка срывается с места так быстро, что падает стул. Бежит навстречу со всех ног… и замирает у порога.

В открытую дверь входит женщина в чёрном. Белые хлопья снега не тают на её плечах и потерянном, бледном лице.

В руке женщины зажата горсть золотых монет. Целое состояние. На них можно купить здоровенный дом в центре города и вообще не работать. Вот только…

— Мам… что ты сделала, мам?! Почему оно стало чёрное? Почему твоё платье чёрное?!

Женщина молчит, не отвечает и будто даже не видит девочку.

— Это была она…

Слышу слова за спиной, словно выдохнутые сквозь стиснутые зубы. Оборачиваюсь. В шаге от меня у грубой бревенчатой стены стоит Инквизитор. У него страшное лицо — потемневшее, и даже глаза будто стали не синие, а чёрные.

Первый порыв — отшатнуться и убежать от него куда-нибудь… но это моё воспоминание, и мне некуда отсюда бежать. А ещё… мне не хочется оставлять его наедине с болью, которую вижу в его глазах и которая так сильна, что даже по моей коже проходит волнами и опаляет, будто искры, что разлетаются от костра.

Поэтому делаю очередную безумную вещь. Ещё полшага — и кладу руки ему на плечи, хоть для этого приходится привстать на цыпочки.

— Почему ты так говоришь? Почему так смотришь? Что случилось?

Инквизитор стискивает в горячих ладонях мои запястья, словно хочет отбросить мои руки прочь, словно ему противно моё прикосновение — но отчего-то так и не делает этого, и его жар опаляет кожу. Взгляд тёмных, как зимняя буря, глаз впивается в моё лицо.

— Десять лет назад некая ведьма Лорен из Тормунгальда убила мою жену. В самый разгар медового месяца. Прекрасную девушку с добрым сердцем, которая никогда никому в своей жизни не делала зла. Именно после этого я решил стать Инквизитором. Жаль, что не добрался первым до убийцы — это сделали другие. Но я не знал, что у неё осталась дочь.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Глава 8

Какая странная насмешка судьбы — что мне попался именно этот Инквизитор. Или, скорее, наоборот — что именно я попалась ему в лапы. Что же теперь будет со мной? Что же теперь будет… с нами?

— Мне жаль… я не знала… мне правда очень жаль.

Молчит. Борется с гневом, который разрывает его изнутри — я вижу это так отчётливо!

— Значит, ты тоже ведьма.

— Я тоже ведьма, — опускаю взгляд, чтобы не видеть, каким глазами он будет теперь на меня смотреть. Не отпираюсь — уже нет смысла отрицать очевидное.

— И тоже умеешь колдовать, — снова не спрашивает, а утверждает.

— Умею.

— Тогда показывай! Показывай другие свои воспоминания! Там, где ты колдуешь. Давай же! Я хочу выпить эту чашу до дна, залпом. Ни к чему тянуть и ковырять эту рану дальше.

И он тянет меня куда-то вперёд по ленте времени. Мысли, впечатления, вспоминания проносятся мимо нас смазанным потоком, а мы остаёмся недвижимы в его сердцевине. Запоздало понимаю, что он не досмотрел моё воспоминание о матери. Как будто узнать правду обо мне ему почему-то намного важнее.

Заставляю поток замедлится. Что это за день? Не важно. Просто один из многих.

…Сизые ели тянутся мохнатыми верхушками к небу, которого почти не видно так глубоко в лесу. Переклик редких птиц над головами, пахнет прелой листвой и грибами. В лесу — пряный уютный полумрак. В лесу хорошо, безопасно. Но ужасно тоскливо и одиноко, когда тебе шестнадцать.

По едва заметной звериной тропе неспешно бредут двое — женщина в белом и худенькая девушка с волосами, забранными в одну недлинную косу.

Этот момент я тоже помню. Я уже давно жила с тётей, в самой глубине Тормунгальдского леса.

Она идёт чуть впереди, то и дело наклоняется и заглядывает под еловые лапы, ворошит длинной палкой спутанную мешанину трав. Мы ищем грибы на ужин. Лучик солнца, прорвавшийся-таки через переплетение ветвей, заставляет медно-рыжие тётины волосы вспыхнуть огнём.

— Абигель, ты опять ходила сегодня на опушку?

Девушка вздыхает.

— Да, тётя Малена!