Поцелуй, Карло!

– Я стараюсь не думать об этом. И не могу ничего изменить.

– Можете. Вы в любое время, когда захотите, можете пойти на Фицуотер-стрит и поговорить с ним.

– Я не хожу туда, где мне не рады.

– А если бы он к вам пришел?

– Мои двери всегда открыты.

– Значит, вы скучаете по дяде Майку.

Дядя Дом стряхнул крошки с рубашки.

– Ну, скучаю по нашему общему прошлому. Он знает то, что только он может знать обо мне, и наоборот. Вот доживешь до моих лет, поймешь. Но приходится на другую чашу весов положить Sturm und Drang, суматоху и возбуждение. А когда дело касается твоего дяди, то очевидно, что чаши то и дело качаются и шатаются.

– Если бы у меня был брат, я бы не смог жить совсем рядом с ним и не видеться.

– Я знаю, что Майк есть где-то там.

– Но вы не разговариваете друг с другом.

– Но знаю, что он там.

– И этого достаточно?

– Должно быть достаточно. Уже ничего не поправишь.

– Почему?

– Слишком все запутано. Слишком.

– И это все?

– Просто нужно это принять. Я ходил к священнику поговорить об этом. И он рассказал мне историю про Возрождение. Смешно, что всякий раз нужен ирландец, чтобы рассказать итальянцу о его народе. Словом, я рассказал ему о своих горестях, потому что виноват в этой ситуации. Я старший брат, я несу ответственность, понимаешь? Первородство – понятие, уходящее корнями в Библию, к Исааку, Иакову, Исаву, это основа закона как такового. Первенец получает все. И никаких разговоров. Так вот тот священник сказал, что мы с Майком были соперники, как Микеланджело и Леонардо Да Винчи. Когда мы работали вместе, мы собачились и у нас были проблемы. Но когда мы разделились, у меня дела пошли хорошо и у него дела пошли хорошо. Священник сказал: «Иди поговори со своим братом, и будьте просто братьями. Оставьте бизнес в стороне». Но я не смог этого сделать. Было слишком поздно.

Дом въехал на территорию автомагазина «Авто Лу Карузо: новые и подержанные» на Эмпайр-стрит и плавно остановил «четверку» возле стеклянной будки в центре площадки.

– Корзину захвати, – велел он Ники.

Ники ждал снаружи с корзиной в руках, а дядя Дом вошел внутрь стеклянной будки. Ники видел, как мужчины пожали друг другу руки. Лу Карузо сел в кресло, и дядя Дом принялся договариваться о том, чтобы снова выставить «четверку» на продажу. Дядя Дом широко развел руки в стороны в торговом раже и сильно смахивал на того канатоходца, что прогуливался по проволоке между двумя небоскребами с арбалетом в руках, одетый только в балетные тапочки и борцовское трико. Все выглядело так, будто дядя пытается уравновесить в руках цену подержанного автомобиля и стоимость нового.

Ники восхитился и попытался скопировать позу дядюшки, глядя на собственную тень на асфальте. Он вспомнил, как Сэм Борелли настойчиво просил своих актеров наблюдать, как люди себя ведут, как эмоции воздействуют на движения тела. Что-то было такое в телесном языке дяди Дома, заставляющее мужчин внутри будки слушать и делать, как он скажет. Сквозь стекло Ники видел, что Лу Карузо не то заворожен, не то развлекается. Неважно. Судя по всему, дядя Дом преуспел. Если кому и довелось изучить всю гамму человеческих эмоций, от лютой жадности до равнодушия и в обратном порядке, так это продавцу подержанных авто.

Дядя Дом вышел со связкой ключей и бросил ее племяннику.

– Возьмем чуть подержанный «крайслер» 1946 года. Пробег меньше, чем у нашей старой «четверки», можешь себе представить? И салон роскошный. У Лу Карузо отличный вкус. Будешь кататься с шиком.

Дом взял корзину и подвел Ники к площадке, на которой стояло новейшее пополнение автомобильного парка семейства Палаццини.

Горчично-желтый автомобиль сиял на солнышке. Ники заглянул внутрь. Дядя Дом не шутил. Черные кожаные сиденья, простеганные пуговицами бирюзовой кожи, со сверкающей отделкой лакричного цвета, выглядели модно и стильно, даже слишком стильно для простого филадельфийского такси. Перед тем как занять водительское сиденье, Ники поднял капот. Двигатель смотрелся оркестром из трубок, проводов, болтов и коробок – все в идеальном состоянии.

– Как там под шляпой? – поинтересовался дядя Дом, когда племянник устроился на водительском месте новой подержанной машины и вставил ключ в замок зажигания. Сам он забрался на пассажирское.

– Просто красавица, – ухмыльнулся Ники.

– И вся она твоя. Поздоровайся со своей новенькой «четверкой», – сказал дядя Дом, отодвигая спинку своего кресла.

– Я почти счастлив, что работаю таксистом, дядя Дом.

Ники повернул ключ в замке. Мотор замурлыкал, как Эрта Китт[65] на вибрирующей длинной ноте, и Дом с племянником отправились домой.

Ники ждал Пичи на дорожке возле «Уонамейкера». Он сделал последнюю затяжку, и тут Пичи показалась за вращающейся дверью. Она улыбнулась сквозь стекло.

– А где «четверка»? – спросила Пичи, целуя Ники.

– Дядя Дом вернул ее продавцу.

– Она же была почти новая.

– Ага. Но у него имелись на то причины.

– Вы там присматривайте за ним. Ты же понимаешь, что в его возрасте артерии твердеют, старики съезжают с катушек и начинают делать глупости. Я не позволю, чтобы это случилось с тобой.