Поцелуй королевы. Кн. 1-3[СИ]

— Старинные, старинные. Но работы велись со стороны сквера, да и настоятеля церкви в тот момент на месте не оказалось. В общем, находку забрали сначала чиновники из муниципалитета, а потом передали в Национальную библиотеку, в Мадрид. Я поздно об этом узнал, от настоятеля, но подключился, помня твою просьбу. Улавливаешь?.. Рукописи попали в архивный отдел, на реставрацию. А им заведует мой хороший приятель, Винкеслас его зовут. Он мне сказал, что тексты, судя по чернилам, относятся примерно к 14–15 векам. Но! Пергамент очень древний, точный возраст еще не установили, результатов анализа нет. И язык — явно не испанский. А тот текст, что на бумаге, и вовсе черте что. Ох, прости меня, Господи. Вырвалось. Винкеслас говорит, что это похоже на клинопись. Улавливаешь?

Я улавливала. Улавливала так, что даже вспотела рука, державшая трубку.

— Непонятно что-то, — осторожно заметила я и снова покосилась на Анибала. — А что дальше?

— А дальше Винкеслас сказал, что они собрались обратиться в Министерство культуры, уже запрос подготовили. У них в библиотеке таких спецов нет, чтобы понять, какие там языки использованы. Точно, что не латынь, и не древнегреческий. Немного похоже на иврит, но тоже не он.

— Тогда, может, древнееврейский?

— Нет. Они там одному библеисту показали, который в библиотеке работал, но он не признал. Похоже, да не то… Я Винкесласа попросил запрос на пару дней придержать. Он согласился, спешки-то особой нет. Если тебе это нужно — переговори с Винкесласом, я его предупредил. Он даст глянуть на тексты. Если то, что тебе надо для диссертации — лови момент. Потом сделаешь официальную бумагу от университета. Как положено, разрешение для работы в архиве, чтобы с печатями и тому подобное. Ну как?

— Спасибо! — я едва не поцеловала трубку, но вовремя сдержалась под пристальным взглядом Анибала. Он не в курсе моих родственных отношений — я в этих вопросах человек скрытный. Пусть и остается в неведении. — Я перезвоню потом.

— Перезвони, перезвони, Фисташка, — снисходительно ответил дедушка. — А то бы и заехала в Толедо, не так уж и далеко. Мы соскучились.

Вскоре я поняла, какой чудо-подарок мне преподнес дедушка Бартолоум. Правда, когда минуло еще несколько месяцев, "подарок" сначала превратился в странное недоразумение, а затем и вовсе обернулся чудовищным кошмаром. Но дедушка-то тут совсем ни при чем. Откуда он мог знать, что таится в керамическом кувшине, некогда захороненном в стене доминиканского монастыря? Однако я снова опережаю события…

На следующий день после разговора с дедушкой, в начале двенадцатого, как только открылась библиотека, я уже сидела в кабинете заведующего архивным отделом Винкесласа Лопеза. Он оказался тихим, спокойным и очень вежливым мужчиной лет пятидесяти. Не знаю, подействовала ли на Винкесласа рекомендация моего дедушки или сыграли свою роль какие-то другие факторы, но ко мне он отнесся очень доброжелательно.

— Вот, уважаемая София, — начал Винкеслас, — взгляни на эти фотокопии. Оригиналы, к сожалению, показать не могу, они в очень плохом состоянии. Попробуем их реставрировать, насколько возможно, а потом, скорее всего, законсервируем. Но определить бы, что это за тексты.

— Думаю, что определим, — самоуверенно пообещала я, распираемая от любопытства и энтузиазма. У меня аж сосало под ложечкой, словно перед прыжком с моста в бурную реку. А вдруг?

Конечно, рукописи могли оказаться банальными копиями каких-то общеизвестных текстов, например, Евангелия, выполненными в пятнадцатом веке монахами-переписчиками. Книгопечатание тогда только зарождалось, и рукописное копирование канонических текстов оставалось распространенным явлением. Но все же предварительная информация, уже полученная мною о найденных манускриптах, заставляла сердце учащенно биться. Лопез, видимо, заметил мое волнение и мягко улыбнулся.

— Волнуешься?

— Немного.

— Настоящий ученый всегда должен волноваться.

— Почему?

— Потому что наука — это поиск нового и неизведанного. Ты словно открываешь дверь, за которой может таиться все, что угодно: благое и дурное, дорога к счастью и обрыв, за которым бездна.

— Но это естественно для научного поиска. Так сказать, метод проб и ошибок.

— А тебя не пугает, что за дверью может оказаться бездна?

— А как об этом узнать, не открывая двери? — остроумно заметила я. Рассуждения Винкесласа показались мне тогда риторическими и не вполне уместными. Мне даже и в голову не приходило, что он в тот момент тоже сильно волновался. Лишь позже, когда я кое-что узнала и сопоставила…

Несколько минут, включив настольную лампу и вооружившись мощной лупой, я изучала загадочные тексты. Винкеслас сидел в стороне и молча посматривал на меня. Наконец я отложила лупу — кое-что прояснилось.

— Алфавит пергамента мне знаком.

— Алфавит?

— Дело в том, что это бессмысленный набор слов, абракадабра. А язык — арамейский. Если точнее — староарамейский.

— Арамейский… Вот почему библеист говорил про древнееврейский.

— Да, иврит и арамейский схожи. Одна языковая семья, семитская, процесс смешения шел еще с первого тысячелетия до нашей эры.