—
Мои глаза распахиваются, и я вздрагиваю, когда вижу Мэдисон, прислонившуюся к противоположной стене, копируя мою позу. Ее настрой просвечивается в том, как она скрещивает лодыжки и руки на груди и приподнимает бровь.
Я тяжело сглатываю, едва сдерживая слезы. Я сошла с ума. Я не в своем уме. Мне нужно сидеть взаперти за то, что я так часто разговариваю со своей мертвой сестрой.
— Скажи мне, как это исправить.
Мэдисон качает головой.
— Я обращаю, — скриплю зубами я.
Она поднимает брови, ухмыляясь моему гневу.
Я отталкиваюсь от стены, мой гнев выплескивается наружу.
— Я смотрела! Я искала! Я искала! Я все сделала, Мэдисон! Ничего не имеет смысла. Ответа нет. Им это сойдет с рук. Снова.
Ухмылка исчезает с ее лица, и она отталкивается от стены, направляясь ко мне.
— Прекрати! — кричу я, тыча в нее пальцем. — Это все твоя вина. Мне давно следовало остановиться. Я должна была сдаться, когда у меня был шанс. А теперь посмотри на меня. Я чертовски жалкая, кричу на кого-то, кого здесь даже нет!
Мэдисон качает головой, будто я идиотка.
Слезы текут по моим щекам. Я закрываю лицо руками, ногти впиваются в кожу, я хочу, чтобы она ушла. Когда я убираю руки и открываю глаза, она все еще здесь.
— Почему ты просто не уйдешь? — я задыхаюсь.
Впервые на лице Мэдисон появляется печаль. Она сокращает расстояние, между нами, берет мою руку в свою и сжимает. Рыдание вырывается из моей груди от того, насколько реальным оно кажется. Ее прикосновение. Все это.
—
Она вглядывается в мое лицо, а я в ее. Слезы продолжают течь, пока мы сидим вот так. Потому что я скучаю по ней. Я скучаю по всему, что связано с ней.
Точно так же, как она заправила прядь волос мне за ухо, она делает то же самое с собой. Я замолкаю, хмурясь. Наклонившись к ней, я прищуриваюсь, пытаясь разглядеть что-нибудь получше.
—
Я хватаю Мэдисон за плечи и притягиваю ее ближе, не сводя глаз с одного из ее ушей, которое теперь открыто, прядь темных волос мягко спрятана за ним. Я смотрю на ее второе ухо, и у меня перехватывает дыхание.
— О Боже.
Она улыбается.
Схватив ее лицо дрожащими руками, я поворачиваю ее голову влево и вправо, и, конечно же, в одном ухе маленький бриллиантовый гвоздик, а с другой стороны, у нее не хватает сережки. Точно такой же, как ту, что я нашла в ящике.
— Она ведь твоя, не так ли?
—
С адреналином, пульсирующим в моих венах, я бросаюсь к сережке на кровати. Вертя ее в пальцах, я подношу к ее уху. Вот оно.
Это ее сережка.
Лед оседает в моей груди, когда осознание врезается в меня. Если она надела эти серёжки в ту ночь, а Зак убрал их в свой сейф, это должно означать... это должно означать...
— Черт! — чертыхаюсь я, кружась вокруг кровати, роясь в ящике с находками.
Мои глаза ищут квитанции, и я щурюсь, пытаясь прочитать текст. Это из скобяной лавки в Ферндейле. Что нужно подросткам в хозяйственном магазине?
Я делаю паузу, пытаясь разобраться в своих мыслях. Я слышу ее приближающиеся шаги.
—
Я просматриваю все вокруг, мои глаза задерживаются на переплетной бумаге и веревке, но я бегло просматриваю ее, двигаясь дальше. Я покусываю ноготь большого пальца.
— Что я упускаю? — шепчу я вслух.
—
— Я пытаюсь! — рявкаю я в ответ.
—
Я хмуро смотрю на нее через плечо, а когда оглядываюсь на все, что лежит передо мной, мой взгляд устремляется на сложенную папку. Я поднимаю ее и снова смотрю.
Ничего.
Я снова смотрю на квитанции.
Ничего.
Я уже собираюсь послать все к черту и спихнуть все с кровати, когда перевожу взгляд на веревку.