Поцелуй меня, убей меня

Роган бережно поднял ее и отнес на диван к противоположной стене. Он сел, держа ее на руках, и Люси крепко прижалась к нему.

– Не отпускай, не отпускай, – повторяла она.

– Никогда.

Шон укачивал ее, пока наконец ее тело не расслабилось. Сердце Рогана билось так громко, что он почти слышал его. Или же это было сердце Люси? Шон нежно поцеловал ее в лоб.

– Я здесь, Люси. Всё будет хорошо. Ты в безопасности, – повторял он, не только ради нее, но и для себя.

Постепенно ее дыхание стало ровнее. Шон не знал, сколько он просидел так – качая ее на руках, гладя ее волосы, лицо и спину. Он не мог ни о чем больше думать. Он хотел только прикасаться к Люси, обнимать, защищать ее. Лицо Люси, скованное ужасом в момент сразу после пробуждения, стояло у него перед глазами. Шон был очень расстроен.

Он решил, что Люси заснула, но как только он попытался подвинуться, она вздохнула и подтянула колени к груди. Шон поцеловал ее в лоб. Тот был холодным.

Он попытался встать.

– Не уходи, – взмолилась она.

– Я никуда не уйду. Но ты замерзнешь. Я хочу, чтобы ты согрелась.

Шон отнес Люси на кровать, лег рядом с ней и укрыл ее одеялом. Он протянул руку и выключил свет, а затем обнял Люси, в надежде что в этот раз она заснет без сновидений. Его сердце всё еще бешено билось.

– Прости меня, – прошептал Шон.

Он обнял ее, и она уткнулась лицом ему в шею. Роган снова поцеловал ее в лоб.

– Когда вернулись твои кошмары? – тихо спросил он.

Кинкейд молчала, и Шон решил, что она не хочет отвечать.

– Люси?

– У меня очень долго не было кошмаров… но в последние две недели они вернулись… – Ее голос задрожал.

Шон едва удержался, чтобы не выругаться. Пять недель назад Люси снова пришлось столкнуться со своим прошлым – человек, который ее изнасиловал, был найден застреленным всего в пяти милях от ее дома. Как мог Шон не заметить, что Люси страдала?

– Это происходит не каждую ночь, – пояснила она.

Шон поцеловал Люси в лоб. Она прижалась к нему. Ее ступни были холодными, и Шон обхватил их своими лодыжками, чтобы согреть.

Ему хотелось засыпать с нею каждую ночь. Хотелось защищать ее от опасностей – как реальных, так и тех, что приходят из мира снов. Хотелось прижимать ее к себе, любить, слушать, как она дышит во сне. Хотелось, чтобы она смеялась каждый день. Показать ей, как сильно он ее любит. И не хотелось возвращаться в Вашингтон, так как он знал, что тогда они снова будут жить раздельно.

– Иногда, – зашептала Люси, – я чувствую себя пустой внутри. Как будто у меня ничего не осталось и я одна.

– Милая моя, не нужно. – Шон нашел ее губы в темноте и поцеловал их. – Ты никогда больше не будешь одна. Я с тобой. – Он снова поцеловал ее. – Я люблю тебя, Люси. И я никуда не уйду. Я люблю тебя.

Люси попыталась сказать Шону, что тоже любит его. У нее перехватило дыхание. Она не могла выразить свои чувства словами. Ей хотелось, но страх останавливал ее. Страх потерять Шона, потерять себя. Боязнь того, что она никогда не сможет быть нормальной, независимо от того, как хорошо будет притворяться, что с нею всё в порядке. Люси отчаянно хотела любить Шона, быть с ним, забыть обо всем и обо всех, забыть боль и мучения, столь сильные, что даже мысль о них причиняла нестерпимые страдания. Она не хотела, чтобы Шон нес ее бремя. Это было бы нечестно по отношению к нему.

Кинкейд чувствовала, будто ходит по краю бездны. Ее напускная холодность была лишь маской, щитом против боли, а также плотиной, которая сдерживала бурлящие в ней эмоции. Иной раз Люси чувствовала себя совершенно пустой, неспособной чувствовать, любить или ненавидеть. Часто ненависть, злость и жалость к себе, копившиеся в ней, грозились вырваться наружу. В такие моменты ей хотелось кричать. Как она могла развить в себе способность любить кого-то и верить в светлое будущее, если даже не знала, осталась ли в ней хоть капля любви?

Люси не могла высказать всё это, но могла дать Шону маленький кусочек себя, дабы показать, как важен он был для нее.

Она нащупала его небритое лицо и поцеловала в губы. Она целовала его, пока не почувствовала внутри такое же тепло, как и снаружи, в горячих объятиях Шона. Он всегда был горячим – мог ходить зимой в шортах, и всё равно кожа его оставалась теплой на ощупь. Люси целовала его, пока черный туман ночных кошмаров, мучивших ее на протяжении нескольких недель, не отступил назад, во тьму ее подсознания. Она целовала его так, будто была умирающей, ищущей спасения в его губах. Может, так оно и было. Может, только Шон мог спасти ее от темноты…

Люси шла по тонкой тропинке между долгом и одержимостью. Она ходила по ней каждый день, словно акробат по канату, рискуя упасть, боясь, что в этот раз снизу не будет натянута страховочная сетка. Люси понимала, что может затеряться в своем прошлом так же легко, как в своем будущем. Она чувствовала себя относительно цельной и самодостаточной только тогда, когда была сосредоточена на помощи другим, когда вершила справедливость.

Но только не сейчас. Сейчас, когда она была с Шоном, всё было по-другому.