Поцелуй на ночь

Вообще всех проблем. Простое, совершенное в своей простоте и красоте, устраивающее всех, необходимое и естественное, как воздух. Дженна Фарроуз подняла голову и устало улыбнулась мистеру Тонбриджу, а потом Хиту.

Как ты говорил, любимый? Удариться в стену лжи всем телом?

– Компромат есть, мистер Тонбридж. Думаю, что есть. Но это не имеет значения.

– Ошибаешься. Есть такие вещи, что…

– Послушайте меня. И не обижайтесь, ладно? Я не трусиха, вы знаете. Я не бегу. Я просто только сейчас поняла, чего хочу на самом деле.

Дженна Фарроуз посмотрела на обоих мужчин – старого и молодого – и начала говорить.

О деревянном крылечке, босых ногах, большом животе, рассветах, собаках, детях и поцелуях.

О том, что самое главное – быть вместе, засыпать и просыпаться с улыбкой, вытирать носы, выгуливать пса, мыть посуду, ездить в луна-парк, прислушиваться к сопению маленьких носиков, ждать с работы всю жизнь одного и того же мужчину, гордиться его успехами и не бояться ничего и никогда – потому что он есть, он рядом, он любит, и с ним не страшно. А если не будет его – то не будет ни рассветов, ни сопения носиков, ни большого живота, ни теплого дерева крыльца под ногами, ни счастливого лая, ни каруселей. И вот тогда будет страшно по-настоящему…

– …И я все решила, мистер Тонбридж. Я ухожу из журнала. Я буду работать вместе с Хитом, в его клинике. А потом… не буду работать. Буду просто жить. С ним. Всегда.

И снова, в который уже раз, наступила тишина. Старый Тонбридж смотрел на Дженну и сопел. Хит смотрел на Дженну и страдал. Дженна смотрела на Хита и умирала от счастья. Потому что совершенно точно знала, от чего он страдает: от невозможности поцеловать ее прямо сейчас. Для женщины очень важно – совершенно точно знать, что ее мужчина еле сдерживается…

Тонбридж крякнул и налил себе виски.

– Твое здоровье, девочка. И твое, диверсант. Считай, что ты собрал все ордена разом. Желаю вам обоим счастья. А о Калме я позабочусь, потому что эта гнида все равно наверняка начнет гадить.

Через несколько минут после ухода Итана Тонбриджа Дженна Фарроуз, старый Тонбридж и загадочный громила вышли из дверей апартаментов. Приунывший в кустах азалии Мэтью Калм встрепенулся. Подслушать удалось немногое, только то, что Дженна выходит не за Итана, но старый змей на нее за это не в обиде. Вон, как за руку держит! Стало быть, с одной стороны можно смело ее припугнуть, а с другой – рассчитывать на ее слово перед Тон-бриджем…

Парень с непомерными плечами вдруг что-то негромко сказал Дженне и Тонбриджу, те недоуменно переглянулись и дружно уставились прямо на Мэтью Калма, неосторожно высунувшегося из азалии. Калм замер, подобострастно улыбаясь.

Широкоплечий опять что-то произнес, Дженна и Тонбридж кивнули и направились к лифту, а широкоплечий на удивление быстро пересек холл и оказался прямо перед Мэтью Калмом. Смуглая рука каким-то змеиным, молниеносным движением метнулась вперед – и Мэтью Калм с изумлением и ужасом почувствовал, как ноги его оторвались от земли. Парень с бесстрастным лицом и саженными плечами держал Мэтью Калма на весу ОДНОЙ рукой, однако самым страшным оказалось не это и даже не начинающийся приступ удушья. Самым страшным оказался взгляд парня.

Горящие, словно адские угли, глаза оставались одновременно холодными, как у змеи. Бронзовые скулы так и просились на медаль.

Четко очерченные губы почти не двигались, но при этом все слова Калм расслышал очень отчетливо.

– Запомни, Мэтью. Если ты хоть раз в жизни, в бреду или под наркозом, на исповеди или под газом просто произнесешь имя моей женщины… ПРОСТО ПРОИЗНЕСЕШЬ ИМЯ – ты понял? Так вот, я найду тебя и убью. Веришь?

Мэтью Калм хотел неистово закивать – но удушье не позволило, и он ограничился тем, что страшно выпучил глаза и захрипел. Страшный парень удовлетворенно кивнул и разжал стальные пальцы. Повернулся и ушел, как ни в чем не бывало. Даже не запыхался.

Мэтью Калм полежал в азалии, прислушиваясь к своим ощущениям. Похоже, удушье в самое ближайшее время грозило смениться острым расстройством кишечника…

15

А сам вечер удался, несмотря ни на что. Возможно, только молодой Итан Тонбридж выглядел слегка рассеянным, но сердобольные дамы приписали это тому, что «мальчика бросила эта Фарроуз», а мужчины – что ж, большинство присутствовавших знали Итана с детства и полагали, что рассеянно-бестолковое выражение лица присуще ему с самого рождения.

Хит Бартон, без преувеличения, произвел фурор. Дженна преисполнилась гордости, словно мать-наседка, первый раз представляющая свое дитя всему птичьему сообществу. Дамы кокетничали и кудахтали, мужчины одобрительно крякали и расспрашивали Хита об армейском прошлом. Отвечал он спокойно, обстоятельно и с юмором, так что к концу вечера сделался душой компании, и выбор Дженны Фарроуз одобрили почти единогласно.

Мэтью Калм на вечере так и не появился.