Поцелуй навылет

Она обладала огромной наивной американской уверенностью в себе, которая никогда не омрачалась сомнением в собственной неотразимости, с тех пор как мама сказала ей, что она красива.

Феликс понимал, что любовная связь с женой его агента представляла для него опасность, но Пирс до сих пор ничего не нашел для него, поэтому он чувствовал себя отомщенным. Уложить в постель Топаз было восхитительно легко, по сравнению с его французской подружкой Белль, с которой они редко находились в одном часовом поясе.

Топаз объявилась на прошлой неделе, когда Феликс отсыпался после особенно бурной вечеринки.

Отправив мужу факс, что она вернется из Америки в субботу, она прилетела в Лондон в середине недели и направилась прямиком к Феликсу, зевая от смены часовых поясов. «Ты не отвечал на мои звонки, и поэтому я купила тебе мобильный телефон», — сказала она, сонно улыбаясь и протягивая ему продукт японских технологий размером не больше пачки сигарет. Феликс уже хотел признаться, что он специально не подходил к телефону, но, посмотрев внимательно на ее сонные, желтые глаза и бесконечно длинные ноги, он вежливо поблагодарил ее за подарок и предложил зайти. Через пять минут она уже лежала на полу, взвизгивая от смеха, а он поливал ее обнаженное тело водкой, смешанной с соком памелло, чтобы затем втягивать напиток с ее кожи через соломинку. Блестящая кожа выглядела, словно упаковочная бумага, но красные пятна на груди и шее появились совсем по другой причине — она испытала восхитительную дрожь оргазма.

— Пирс ни за что не заставит меня вернуться, — признавалась она ему уже ночью. Ее странные желтые глаза, влажные от слез, блестели в темноте.

Феликс, размышляя над тем, как от нее избавиться на следующее утро, крепко обнял ее и успокаивающе поцеловал. Он не чувствовал к ней большой привязанности, но эта неожиданная честность вызвала у него жалость. Она казалась очень уязвимой. И она могла извиваться от желания, как кошка.

— Иди ко мне, — сказал он, когда Топаз освободилась из его объятий и натянула на себя белую майку, оставаясь наполовину обнаженной. Белая и нежная, как шелк, кожа светилась в темноте.

— Нет, Феликс. — Она нетерпеливо отмахнулась от него, продолжая одеваться. — Как только я вернусь, Пирс запрыгнет на меня. Я не хочу, чтобы от меня пахло сексом.

— Скажи ему, что тебе нужно принять душ. — Рука Феликса скользнула между ее ног. — Скажи, что ты совершенно измотана перелетом.

Его пальцы коснулись светлых волос, мягко поглаживая их, затем начали умело пробираться дальше.

— Оставь меня! — Смеясь, она увильнула и начала искать в куче разбросанной одежды свои трусы.

Феликс сел на кровати и с раздражением посмотрел на нее.

— Не дуйся, малыш. — Топаз собирала одежду, перекидывая вещи через плечо.

Она остановилась перед двумя совершенно одинаковыми белыми футболками, взглянула на него, и у нее перехватило дыхание. Он был действительно невыразимо красив, это казалось почти несправедливым. Голова слегка наклонена вниз, как у нарцисса, любующегося своим отражением; взъерошенные волосы цвета карибского песка щекотали его щеки, покрасневшие от солнца, и кончик прямого носа. Ноздри трепетали от недовольства.

Топаз покорил не только этот безупречный, ослепительный внешний вид. В модельном бизнесе красивая внешность была так же повсеместна, как пачка сигарет или бутылка минеральной воды. Феликс напоминал бесценный бриллиант, единственный в своем роде, который сиял ярче всех. Его присутствие освещало комнату, словно факел, разговоры становились тише, и все взгляды устремлялись в его сторону. После ухода Феликса его имя еще долго отзывалось эхом. Он не обращал на это никакого внимания — Пирс называл такое поведение «мне-на-все-наплевать». Феликс мог изобразить почтительную вежливость, безукоризненные манеры и добродушный юмор, но уже через минуту его голос становился ленивым и тягучим, и он уничтожал присутствующих невыносимой грубостью и едким сарказмом, оставляя в них чувство сильного унижения. Он был опасен, сексуален и так же притягателен, как русская рулетка. А еще, подумала Топаз, он мог быть настоящим сукиным сыном.

— Я не дуюсь, и не называй меня малышом. — Феликс был явно вне себя от злости.

— Ой, наш проказник обиделся, потому что про него забыли, да? — Топаз выпятила нижнюю губку, разговаривая с ним, словно с капризным ребенком.

Феликс вздрогнул от отвращения. Может быть, не стоит ее жалеть, размышлял он.

Топаз слегка склонила голову набок и сдвинула домиком тонкие светлые брови, изображая притворное сочувствие. Она очень медленно выпрямилась и бросила трусики кремового цвета туда, где их нашла.

— Наш проказник хочет погладить маленькую киску? — спросила она, приближаясь к нему, пока треугольник мягких волос не оказался всего в нескольких дюймах от его лица.

Феликс выглядел совершенно равнодушным и не сделал ни единого движения.

Топаз протянула тонкую белую руку и коснулась его густых блестящих волос. Второй рукой она теребила свою белую майку с притворной детской невинностью.

— Поиграй со мной, малыш, — промурлыкала она. — Я твоя новая игрушка.