Поцелуй небес

– А ведь я тебя, Алексей, недолюбливала… Что имеем – не храним, потерявши плачем, – философски вздохнула она, наблюдая как ловко обращается Алексей с семилетним пацаном – вроде бы и дружок ему, а в то же время непререкаемый авторитет. Мальчик не узнал бабу-Таню, да и она – не сказала бы, что высокий не по годам, сильно посветлевший мальчик, был тем самым черноглазеньким крохой Максимом. Он смахивал на цыганенка или кавказца, будто сильно загорелый, с длинными, до плеч как у девочки волосами, кудрявыми и черными и придающими ему несомненное сходство с Алексеем. Лишь одно взял он у матери – курносый нос, казавшийся расплывчато-мягким на узком, четко вылепленным скуластом лице. Максим снял с плеч объемный рюкзачок со своими вещами, который всю дорогу вез сам, и в том, как он двигался, распаковывал подарки, говорил, чувствовалась непривычная для детей этого возраста, обстоятельная взрослость. Михаил Александрович не знал, как представиться мальчику и стоит ли называть себя дедом, но он сам протянул ему руку и сказал:

– Я знаю, вы мой дедушка, военный, я вам игрушечную саблю сам из каштана вырезал. А бабушке-Тане вот это, Максим вручил растроганной бабке вязаные из яркой деревенской шерсти носки.

– Располагайся, Алексей, чувствуй себя как дома. Может душ примешь? И вообще – будете у нас гостить – квартира большая… все же мы, если и не родные, то, надеюсь, друзья. Мало ли что в жизни бывает… Всякие глупости.. – обнял за плечи бывшего зятя Дорогов. -Спасибо, Михаил Александрович.. Я не надолго. У меня кое– какие дела в Архангельском конном заводе. И вот Максима хотел вам показать и с Викторией повидаться… Большая уже, наверно? -Ох, и не узнаешь, совсем барышня! Да вот и они, побежала Татьяна Ивановна открывать дверь.

Какое-то время они стали по разным концам коридора, не решаясь преодолеть пространство, и не зная как и что сказать. В дверях гостиной Алексей с мальчиком, держащим в руках что-то малиновое, пестрое, в передней – худенькая девочка с двумя косами вдоль спины и запыхавшаяся Евгения, с трудом носившая семимесячный живот. – "Привет!" -"Привет!" обменялись репликами взрослые, а Максим направился к пришедшим, протягивая вышитый платок.

– Это тебе мама-Женя, Катя для тебя специально самый лучший на базаре выбрала. А это для Виктории – пояс кавказский. Такие невестам дарят! И торжественно, как суворовец на балу, подошел к Виктории. … Рано утром они все вчетвером поехали на Архангельский конезавод. В электричке их принимали за семью и уступали место беременной Евгении. Они вышли в тамбур – Алексею хотелось курить, а Жене – постоять рядом, да и поясницу сильно ломило.

– Ты изменился. Куришь вот. И седина появилась.

– Еще бы – "трудная цирковая жизнь", – улыбнулся Алексей. А еще голова иногда страшно болит дня по два – по три, это последствия той травмы, колено левое шалит – привычный вывих – да что там говорить пенсионер!

– Зато уважаемый мэтр! Представляю как тебя ученики любят и актеры уважают, – добавила Женя, зная о новом поприще мужа, как тренера и как постановщика.

– А знаешь, не так уж плохо вышло. Ученики замечательные есть да и с Максимом мне крупно повезло. Как специально для манежа парнишка создан. Он меня сильно выручил тогда… В общем, когда одиноко было. Спасибо, что отдала… Да ты сама сейчас увидишь, его к лошадям как магнитом тянет. Вот ведь миситка – моя заговорила наследственность!..

На конезаводе Алексея встречали с распростертыми объятиями – он у них и консультант, и эксперт на аукционах и покупатель.

Гостям показали конюшни с именитыми производителями и баснословно дорогим элитным молодняком, а потом отвели к манежу, где объезжали лошадей специальные жокеи. Евгения пропускала мимо ушей комментарии сопровождавшего инструктора-коневода, расписывающего со знанием дела достоинства своих питомцев и вдруг увидела как рванулась вперед Виктория, выпустив ее руку. Завидя Алексея, ведущего под уздцы вороную крепкую кобылку с маленьким седоком на спине, девочка, сохранявшая до того момента взрослое молчаливое достоинство, кинулась навстречу, голося во всю мочь:

– Папа, папочка!. … Виктория в эти дни никак не могла определиться с обращением к Алексею и от этого даже немного сторонилась его. Ведь был уже папа-Леня – совершенно нормальный, добрый… Она, конечно, помнила Алексея и поначалу сильно скучала, даже плакала тайком в подушку, а потом все куда-то исчезло, скрылось под слоем новых впечатлений, чтобы вырваться бурным фейерверком именно теперь.

– Папа, папочка! – лошади, цирк, опилки и прожектора, победа и страх… Какой-то крохотный и очень затейливый ключик щелкнул в потайной дверце ее души, выпустив на свет целый мир, скрестивший детство и волшебство. Запах… Наверно, этот особый запах и лошадиные губы, берущие с ладони кусочки хлеба.