Девушка направляется к столу и неспешно присаживается. Отследив каждое ее движение, Рома снова возвращается взглядом к спрятанному.
— Скрываешь от меня что-то?
Она подпирает ладонью лицо и отвечает не сразу.
— Ну, можно и так сказать, — поводит головой.
Голос обычный, но ровный тон почему-то по всей комнате разносится.
Будто вокруг все затихло одномоментно.
— Предполагается, что ты лучше должна научиться это делать.
— Я замечательно скрываю все, что нужно, — обиженно сопит Кира.
Например, как она уничтожила политическую карьеру его отца через СМИ. Так что, не подкопаешься: чужими руками, чужими словами. Иногда она думает, Роман догадывается. Ловит взгляд его, средоточие в котором лезвием скользит прямо по ее сознанию.
Одним стремительным жестом он выцепляет бумагу из-под корзины и красноречиво смотрит на жену.
Он внимательно читает, сразу глазами срываясь к нижним строкам.
Вскидывает взгляд на нее. Без единого шороха. Всего лишь одно движение — взмах смоляных ресниц.
И снова бегло проходится взором по последним строкам.
Когда он возвращается обескураженным взглядом к жене, Кира уже широко улыбается.
Она поджимает искусанные губы, в попытке утихомирить улыбку, но безуспешно.
Карелин звук какой-то невнятный издает, и она в голос смеется.
— Это точно! И правда!
— Точно? — заторможенно спрашивает он.
Кивнуть она даже до конца не успевает. Как раз со стула поднимается, а негодяй ее уже подхватывает. Слава богу, не подбрасывает!
В суматохе поцелуя они заваливаются на кухонный уголок, и Кира сама себя на столешнице устраивает. Потому что ее любимый кусок дерева что-то неважно координирует хаос своих движений.
Она его лицо в ладони берет, а он уворачивается.
— Ты… ты — негодяйка, Кира! — чуть ли не запинается он на каждом слове. Какие глаза подвижные. Живые. Оказывается, глыба не умеет сдерживать панику. — Ты мне в ту же минуту обязана была сказать!
— Угу-угу, — гладит она его по волосам. — В ту же. Еще в момент зачатия должна была отчитаться.
— Я знаю, когда мы его или ее зачали, — твердит Рома и чуть ли пальцы не загибает. — Когда мы с Греции вернулись. Ты тогда сумку в машине оставила.
Ох ну конечно, у него там внутренний реестр всех ее забываний.
Но вообще… он тогда пошел клатч с парковки забирать, они повздорили и сразу же… помирились.
— Вот и чудесно, раз ты знаешь. Тебе легко было подсчитать! Даже анализов не надо.
Она ему по виску стучит насмешливо, а он набрасывается на нее. Смеется Кира недолго.
Так как обескураженный муж со скоростью света превращается пытливое, назойливое животное.
Кира лишь для вида борется за свое платье, а в нужный момент кусает его за губы.
Он ей как раз руку в трусы засунул, и теперь неотесанно сбился, потому что девушка за волосы его прихватывает.
Цепко, беспощадно прихватывает.
Он ее легкие и впрямь кислородом закачивает через поцелуи. Какое благородие, готов дышать за двоих. Она то отпускает, то тянет его волосы.
— Ты доигралась, — хрипит Рома.
Кира едва не подпрыгивает, когда его рука по всей длине ее мокрых складок проходится. И учащает движения.
Учащает, ужесточает, усиливает.
— Сейчас второго заделаю, ждать не люблю.
Что-то не похоже на шутку.
Пальцами Кира вроде тянет его плечи на себя, но, оказывается, это единственный способ держаться более-менее ровно. Одна его рука с ее грудью похабно играется, а другая…
… другая по всем чувствительным местам между ног долбится.
Он свою руку явно хочет напрочь мокрой сделать.
— Ну что же ты, — канючит Кира, — обещалкин, второго он сделает. Дай придвинуться хоть.
— Это плохо, что ты разговариваешь. — Он прикусывает мочку ее уха, повторяя за каждым дерганьем собственной руки. — Ты такая милая, когда молчишь. И когда плохо соображаешь.
Ее возмущение оборачивается приглушенным мычанием. Которое нарастает и нарастает. Она грозно хватает его за рубашку.
— Ну что ты, — лепечет она, — ну что же ты.
Рома только усиливает движения, когда она задушенно кончает на костяшках его пальцев.
— Любишь меня, а все равно мучаешь, — дышит он ей в волосы.
— Это сейчас под вопросом, — пыхтит Кира и снова волосы его тянет, — вот эта часть про «любишь».
Он смеется, и резко раскинутые в сторону бедра к краю столешницы придвигает.
— Сейчас проверять будем, — ладонями ляжки ей сжимает, но сразу отпускает, чтобы только на мгновение боль почувствовала.
— Давай, говорилкин, — шепчет Кира, отдышавшись кое-как, — покажу тебе сейчас.
Угроза, видимо, его приводит в восторг. Кира вынуждена обхватить его непослушными руками, когда Рома засаживается на всю длину одним махом. А затем вынуждена выстанывать что-то невнятное на криках, чтобы пережить собственную внутреннюю дикость.
Сердце выстреливает ликующие удары, не перезаряжая.
Карелину нравятся ее трясущееся ноги и он царапает нежную кожу, когда удается на миг хватку ослабить.
Неожиданно дергает ее в полную силу на себя, чтобы съехала со столешницы. Она успевает взвизгнуть, но не успевает испугаться. Стальной хваткой он ее на весу держит, и только хаотично наращивает напор.