Поцелуй победителя

Но в конечном итоге, её мысленный список гостинцев и то, как можно угодить животному, иссякли. И она осталась один на один с мысленными картинками, которые никак не хотели уходить.

Развилка на дороге. Арин у ручья. Отрывочное воспоминание того, как она впервые увидела его. Его нежелание поднимать глаза. Лицо в синяках, броня из ненависти.

— Я была груба с тобой, когда ты работал на меня? — спросила она.

— Нет.

— Я тебя била?

— Кестрел, нет! Почему ты спрашиваешь?

— Я помню твои синяки.

— Это не ты. Ты бы не смогла.

— Вообще-то, насколько мне помнится, совсем недавно я тебе влепила пощечину, — заметила она.

— Это другое.

Ей вспомнилось, какой беспомощной она себя почувствовала, когда ударила его, и подумала, что поняла, что он имел в виду.

— Какой я была, когда владела тобой?

Никакого ответа, только звук шелеста листьев да шлепанье копыт Джавелина по грязи. Деревья поредели. Им открылся вид на дом Арина.

— Ты ненавидел меня, — сказала Кестрел.

Он остановил коня.

— Пожалуйста, взгляни на меня.

Она развернулась в седле и, как он и просил, посмотрела ему в глаза.

— Сначала я ненавидел тебя, — сказал он. — Потому что ты выдавала себя не за ту, кем являлась. Я не знал, кем ты была. А потом узнал, немного. Ты казалась доброй. Доброта — не очень верное чувство для хозяина. Не для меня. Это ещё один способ заставить тебя умолять. Становишься благодарным за вещи, за которые не должен благодарить. Когда я был ребёнком, то был так благодарен за доброту. А потом я вырос и почти предпочел жестокость, потому что она была ближе к истине, и никто не прятался за ложью, будто он хороший. Я нарушил правила. Особенно с тобой. Я давил на тебя, чтобы ты наказала меня. Я пытался воздействовать на твою руку. Я хотел, чтобы ты явила свою истинную сущность.

Выражение его лица было трудно прочитать. В горле саднило. Она опустила взгляд на гриву Джавелина.

— Но это и была твоя истинная сущность, — сказал он. — Ты умная, смелая, умеющая манипулировать людьми. Добрая. Ты даже не прикладывала усилий, чтобы скрыть, кто ты есть. А затем я обнаружил, что сам хочу скрыть это. Ведь в этом была привилегия твоего положения, не так ли? Ты вовсе не должна была скрывать, кто ты? С моим же характером — я был обречен. И это правда. Порой, правда сжимает тебя так крепко, что ты не в силах вздохнуть. Я испытывал очень похожее ощущение. Но дело не только в этом, существовала и другая причина, из-за которой мне было больно смотреть на тебя. Ты была слишком привлекательной. Для меня.

Она не знала, что сказать.

— Я пытаюсь быть честным, — сказал он.

— Я верю тебе. Но трудно поверить, что ты хорошо знал меня. Кое-что из сказанного тобой просто не имеет смысла.

— Что именно?

— Получается, что у меня противоречивый характер.

— С чего ты взяла?

— Не думаю, что можно быть манипулятором и добрым человеком одновременно.

Он рассмеялся.

— О, ты это можешь.

Повисла тишина. Джавелин переминался с ноги на ногу.

Арин коснулся её затылка кончиками пальцев. Он обнаружил под платьем на её плече заживший шрам, тонкий и длинный. Кожа, куда попал хлыст, омертвела, но кожа, граничащая со шрамом, была живой и покрыта мурашками. Она была рада тому, что ей больше не приходилось смотреть ему в лицо.

— Ты изменилась, — пробормотал Арин, — и осталась прежней. Благородная и чистая. Я восхищаюсь тобой.

Та дрожь растворилась в страхе. В страхе на развилке пути — пути, маячившем в лесу у них за спиной. Из-за того, что это означало — Арин знал её прежнюю и знал её нынешнюю, и восхищался ею.

Она не просила, чтобы он ею восхищался. Она с подозрением относилась к восхищению.

Кестрел уперлась коленями в бока Джавелина. Арин больше не касался её. Конь направился в стойло.

В тот день Арин больше ничего ей не сказал, за исключением предложения самому вычистить Джавелина. Она согласилась. Ей хотелось побыть одной. Даже когда Кестрел вернулась в дом, она чувствовала себя живой. Пробужденной, непокорной. И эти чувства вовсе не щадили её. Они словно требовали от неё действий. Всё из-за прикосновения, которое, казалось, должно было бы успокоить.

Но не успокаивало.

Хоть день она и провела в тревоге, Кестрел продолжала мысленно прокручивать последнее сильнодействующее мгновение. Она решила, что Арин был полной противоположностью спокойствия.

Глава 14

Арин снова исчез. Он оставил Кестрел записку, в которой сообщалось о его отъезде, но не было сказано ни о причинах, ни о том, сколько он будет отсутствовать. Она предположила, что это как-то связано с войной, и что он не решился что-то объяснить в записке, чем вызвал вопрос — почему он не поговорил с ней, что в свою очередь напомнило, как она вздрогнула от его прикосновения.

Она поняла записку. Но та ей не понравилась.

Она спросила Рошара, где Арин и зачем уехал.

— Любопытство, любопытство, — сказал принц. Тон его голоса был игривым. Но довольно дружелюбным. Однако он чётко и жёстко дал понять, что Кестрел попусту тратит время, пытаясь выудить из него информацию.