Поцелуй русалки (ЛП)

Трезини оказался нетерпеливым заказчиком. Карстен Зунд частенько сиживал за деревянным столом, заваленным стопками бумаги и многочисленными эскизами, и рвал на себе жидкие волосы. Рука Иоганна быстро заживала. Хотя мышцы все еще оставались задеревеневшими, и некоторые движения причиняли боль, он вскоре снова помогал в мастерской. Если Марфа после ночных путешествий Иоганна что-то и заметила, то не проронила о них ни слова, и спокойно приняла к сведению, что у него не слишком много времени для моделей кораблей. Старый Иван не раз заставал Иоганна, когда тот мрачно смотрел над краем суповой тарелки. Возможно, он беспокоился из-за всеобщего мрачного настроения и Мити, который снова бродил возле мастерской. С того момента, как Иоганн узнал о русалке, он будто бы вновь обрел мир. Как исцелившийся от слепоты, он смог, наконец, собрать шорохи в единую картину, увидеть в лицах крепостных странное соглашение. Слухи шелестели громче сухих листьев, которые шевелил ветер. Внезапно он заметил следы русалки повсюду и такие отчетливые, что удивительно, почему никто еще ее не обнаружил. Вот рухнула опора моста, побудив конструкторов ругать подземные течения. С берега исчез материал, необходимый для забивания свай в болотистый берег. Плоты из связанных вместе стволов деревьев по непонятным причинам развязались, и бревна странными потоками унесло в Балтийское море. Лодки приходили полные воды, некоторые переворачивались по причине необъяснимо высоких волн, появлявшихся, казалось, ниоткуда. Поговаривали о саботаже, многих крепостных высекли, подозревая их в злом умысле. В эти дни, когда даже воздух вибрировал от напряжения, выпороли еще одного русского подмастерья, который царя Петра презрительно назвал «проклятой немчурой». Дережев Иоганна не увидел. Он старался незаметно сделать свою работу, чтобы спокойно бродить по берегу белыми ночами.

Только на третью ночь он повстречал Евгения.

В этот раз лодка была спрятана лучше и полна рыбы, которую тот укладывал в плетеную корзину. Евгений сделал вид, что встреча ему безразлична, но Иоганн не испугался, распаковал инструменты, взятые с собой, и без всякой шумихи заделал течь в лодке. Несмотря на недружелюбие, которое охотно ему высказывалось, Иоганн больше не чувствовал себя униженным и оскорбленным. Напротив. С тех пор, как он узнал Евгения, ему казалось, что он начал новую жизнь, будто раньше он был заключенным в одиночной камере, который, наконец-то, обрел немного солнечного света. Никогда прежде он не замечал, как ему не хватало друга. Евгений, хоть и оставался неприступным, казалось, тоже испытывал подобные чувства. Вместе они бродили вдоль берега или ловили в лесу куропаток, которых Марфа с критическим взглядом молча принимала. В эти недели Иоганн узнал все, что человек должен знать о соленье рыбы, которую Евгений называл «корюшкой». Ранней весной она приходила из Балтийского моря, и плыла к месту нереста в верховья Невы. Он же рассказывал Евгению о своей жизни в деревне, о братьях и маленькой усадьбе, которой не хватало, чтобы всех их прокормить. Он не утаил, как разочаровался, когда они среди братьев разыгрывали, кому из них придется ехать в Россию, а кому в Голландию к другому дяде, ставшему токарем. Вот Иоганн и вытащил короткую палочку. Евгений слушал и расспрашивал его об утонувшем брате Симоне, о путешествии в Москву, которое он проделал по Балтийскому морю вокруг мыса Нордкап до порта Архангельска. Но охотнее всего он слушал истории о Москве. И у Иоганна впервые появилось желание узнать побольше о стране, в которой он теперь жил, и ему пришлось признать, что это хорошее чувство. Он описывал пестро раскрашенные конные экипажи, украшенные искусной резьбой по дереву — пролетки, и большие тройки, запряженные тремя лошадьми. Красочно повествовал Евгению о карнавале, катке и катании на санях, разукрашенных женщинах и зимних ярмарках, на которых торговали замороженными деликатесами. Их покупатели на салазках везли домой. «Перед Кремлем запрещено возводить рынки, поэтому торговцы несут свой товар на закорках, — рассказывал он. — Для каждого товара есть свой торговый ряд — для продажи шелка, платков, холстины, портретов. В других рядах продают свои товары только скорняки, сапожники или ювелиры. Еще есть вшивый рынок. Его так назвали, потому что там много цирюльных лавок. В доме, который просто называют «постоялый двор», выставляют свои товары персы, армяне и другие народы».

Наконец, он перешел к описанию церквей и бесчисленных колоколов, чей звон разносился по всему городу колыбельной песней. Не забыл упомянуть и о Коломенском — дворце под Москвой, построенном без единого гвоздя, в котором двести пятьдесят комнат и три тысячи окон. Их стекла преломляли солнечный свет, как огромный хрусталь.