Поцелуй шипов (ЛП)

В первый раз, с тех пор, как я попала на остров, я позволила волшебству Ия подействовать на себя. Я не могла радоваться или скорбеть, но была чувствительна к красоте и эстетике, и того и другого здесь в изобилии. Ювелирные и художественные магазинчики выстроились между живописными кафе и ресторанами, все под открытым небом и с видом на море. Красочные фасады домов светились также и в серых сумерках, освещаемые то современными фонарями, то мягким, жёлтым светом свечей или потрескивающими факелами, которые окружали некоторые кафе. Никакой безвкусицы, никаких дешёвых магазинов, никаких погрешностей в строениях на много миль вокруг, всё сделано со стилем и вкусом; было невозможно трезво решить, какой ресторан выбрать, потому что каждый таил в себе свой собственный шарм. Еда при этом была второстепенна, смотреть и наслаждаться - вот основа всего существования. Даже тот явный факт, что берег везде круто спускался вниз, не мог заставить меня паниковать. Нет, меня даже успокаивало то, что я нахожусь так высоко над уровнем моря.

Этот остров сформировался благодаря извержению огромного вулкана, я находилась на его краю, а кратер заполнило озеро. Но всегда, когда я смотрела на море внизу - каким бы тёмным оно не было - моё сердце билось медленнее и более удовлетворённо. Это место может пробудить в людях желание бросить всё, что раньше было важно и остаться здесь.

В карманах брюк я нашла достаточно денег, так что могла бы купить себе что-то в любом магазине, но я только села в одном из ресторанов и заказала тарелку макарон. Я считала постыдным, есть что-то сейчас, но была голодна, а мой желудок с беспощадностью требовал пищу, которая и раньше часто приводила меня в замешательство. Я могла превратиться в дикое животное, когда чувствовала голод, а по близости не было никакой еды. В прошедшие недели - сколько недель, какой сейчас месяц, какое время года? Я не знала! - он играл второстепенную роль. Я вообще ещё ела? Истощённой я не выглядела; очень стройной и натренированной, возможно даже слишком стройной, но не тощей.

Всё же я, на всякий случай, делала во время еды паузы, глубоко и тяжело вздыхая. Вздохи, против которых я ничего не могла сделать. Они появлялись из-за моих мыслей и вопросов, я никак не могла их остановить, и теперь, когда села, повлекли за собой новые вопросы, от которых не было спасения.

Я доверяла Анжело, не нашла ни одной причины, чтобы не доверять; ни одно из его слов не пробудили во мне подозрений. Всё, что он сделал и сказал, было тщательно продуманно. Любой логично мыслящий человек понял бы это. Или я слишком глупая, наивная и доверчивая? Возможно так и есть, возможно я была только хорошей ученицей, батаном, но в больших уроках, которые преподносит жизнь, терплю неудачу.

В голове я искала какие-нибудь доказательства, которые могли бы меня предупредить и не нашла - но если я ничего не нашла, может ли это значить, что мне нельзя доверять и Колину тоже? Возможно ли такое, что и он охотился за моим отцом, как Анжело? Был ли он рядом, когда это случилось, один из застывших фигур на скалах, фигур без лица? Почему у них не было лица? У всех Маров, которых я до сих пор встречала, имелись лица, даже очень впечатляющие. Да, возможно Морфий изменил свои воспоминания, скрыв от меня лица, чтобы я не увидела, что Колин находился среди них. В конце концов он оберегал меня ... Лицо Тессы я тоже не смогла увидеть, когда прошлым летом находилась в воспоминаниях Колина. Мары могут смазывать сохранившиеся в памяти образы.

Но смог бы Колин просто смотреть и ничего не сделать, в то время, как моего отца убивали? Смог бы?

И почему, ради всего святого, во мне всё ещё что-то скучает по Анжело? Почему становилось так больно, когда я пытаюсь представить, какой будет жизнь без него. Без роскоши наблюдать за тем, что он делает, даже если это только игра на пианино, что-то, в чём я на самом деле ничего не смыслю? Почему мне становится страшно, когда я думаю о том, что никогда больше не смогу его увидеть?

Да, в том, что касалось Анжело, я могла думать о будущем. Сомнительные же чары наложил на меня Морфий. Не мог он учесть и этот пункт? Это ведь извращение, то, что я всё ещё хочу вернуться к нему и всё искупить. Извинится! Мне нельзя извинятся, за что?

Я ведь точно знала, что он сделал, мне нельзя дарить ему даже секунды моей близости, это я понимала!

В то время, как моё желание и разум ожесточённо ссорились друг с другом, я медленно доела всё, что было на тарелке, расплатилась и вышла из ресторана. Часов у меня больше не было, поэтому я не знала, сколько время, но на улочках стало намного тише.

Только сейчас я заметила собак. Я не любительница собак; спасение Россини было лишь необходимой мерой, и этого требовало моё сердце, в конце концов он ведь не виноват, что у него был такой кошмарный хозяин, а у господина Шютц он находился в хороших руках. На самом деле я скорее предпочитала кошек. Но эти животные смотрели на меня по-другому, чем те, с которыми я была знакома до сих пор.