Поцелуй святого Валентина

— Ну, как хочешь, — с обидой ответил Ванька. — Только не пожалей.

Я фыркнула и нырнула в метро.

Слава богу, в больницу меня пустили. Я боялась каких-нибудь строгостей, а от меня лишь потребовали приобрести сшитые из мешка тапочки и надеть их на сапоги.

Ира лежала бледная, даже зеленая, с капельницей в руке. Меня замутило. Сильный запах крови и мочи перебивал даже запах лекарств, но ни одна из восьми находящихся в палате женщин, похоже, не обращала на него внимания. Форточка была закрыта наглухо.

На короткий миг мне почудилось, что, увидев меня, Ира испытала жгучее разочарование. Впрочем, она почти сразу попыталась улыбнуться.

— Наточка… живая.

— Ты тоже, — одними губами прошептала я, но Ира услышала.

— Не совсем, — вырвалось у нее.

Я вздрогнула.

— Врач говорит, никакой опасности для жизни! Недельку в больнице, и тебя выпишут.

— У меня никогда не будет детей, — с какой-то удивительной покорностью, нет, с тихой обреченностью произнесла Ира. Обреченно и покорно.

— Есть же всякие лечения… процедуры… может, со временем…

— У меня теперь нет матки.

Я закрыла глаза… не помогло. Слезы катились и катились, хоть я и не имела права расстраивать подругу еще сильнее. Надо сдержаться, объяснить, что дети — не главное в жизни, что без них легче… но почему горе свалилось именно на Иру? Она создана для материнства. Кому угодно, только не ей! Это несправедливо!

— Бог меня наказал, — словно прочла мои мысли Ира. — Я сама во всем виновата.

— В чем, ну, в чем ты виновата? — всхлипывая, возмутилась я. — Ты такая хорошая! Я ненавижу их всех… всех парней. Убила бы! Димка такой бодрый… говорит, все прекрасно.

— Он не знает. И никто не знает, даже родители. Они думают, я у тебя.

Не говори никому, хорошо?

— Хорошо. Но Димка должен знать, что он наделал! Это он виноват, он один! Думаешь, я ничего не соображаю?

— Мне врач объяснила… — Ира вскинула полные боли глаза. — Мужчинам лучше про это не знать… про операцию то есть. Если он не знает, то ничего не заметит, а будет знать, так ему покажется, что-то не так… я секс имею в виду, понимаешь? Будет брезговать.

— Брезговать? — вскипела я. — Сам довел тебя, и сам же…

— Пускай не брезговать, просто думать, что не получает теперь полного удовлетворения. В сексе настрой — это очень важно. Димка должен верить, что у меня все на месте. Ты даже не представляешь, Натка… я так люблю его… непереносимо люблю. Я скрываю любовь, как могу, потому что боюсь на него давить, но иногда все равно прорывается. Я сама во всем виновата. Я ведь знала, что нельзя ложиться на операцию, точно знала. Я все пытаюсь понять, как же это я согласилась… не понимаю. Затмение какое-то, помутнение рассудка! Так быстро все вышло… раз — и я уже на столе. Без анализов, без справок. У Димкиного приятеля мать тут завотделением.

Страшная мысль заставила меня вздрогнуть.

— Он устроил все заранее! Он договорился, а потом заманил тебя сюда!

Цветочки подарил, целовал, а сам заманивал. Он знает, как ты от него млеешь.

— Я не дура, Натка, — тихо и горько сказала Ира. — Но не делай мне еще больнее… пожалуйста!

Я закусила губу, чтобы слова кипящей ненависти не вырвались наружу. Я вдруг вспомнила вчерашнюю сцену под моей дверью. Если бы Димке и впрямь было невтерпеж, он бы попросился ко мне, я б выделила им с Ирой отдельную комнату. Но нет, он предложил погулять, а сам так наглаживал Иру под свитером, что она совсем потеряла голову. Вот и погуляли в направлении больницы. Теперь он счастлив, что ловко уладил свои проблемы, а она лежит тут, в вонючей душной палате, искромсанная изнутри ножом. Но она любит Димку, и я не имею права делать ей еще больнее… я должна молчать. Это так непривычно, так трудно — молчать, когда хочется кричать изо всех сил. Однако вот передо мною Ира, ей в сто раз хуже, и она терпит. Терпит моральные и физические мучения, которые я не в силах даже представить… но, возможно, в силах избавить ее хотя бы от части из них?

— Я скоро вернусь, — пообещала я, вскочив.

Я обегала пол-отделения, пока выяснила, что да, есть свободная коммерческая палата на одного пациента. Плати и перебирайся. Там чисто, телевизор стоит… все-таки лучше, чем в общей, правда? Я помчалась домой. Вроде бы родители, уезжая, оставили мне приличную сумму, но деньги куда-то поразбрелись. Пришлось выгрести все, включая собственные накопления, не слишком, впрочем, великие. Хватило! Конечно, это мнительность и самовнушение, только, уложив Иру на чистые простыни в хорошо проветренное помещение, я почувствовала удовлетворение, словно и впрямь сумела помочь подруге. Хотя она моей помощи не заметила, покорно позволяя делать с собою что угодно. Как она осунулась, боже мой! Она лежала с закрытыми глазами, и я не узнавала ее лица. Нос увеличился и заострился, губы истончились. Я колебалась, остаться или уходить, но Ира, не открывая глаз, взяла меня за руку, и я, разумеется, осталась. А потом она вдруг села в постели.

— Ты что? — испугалась я.

— Бог меня наказал, — словно прочла мои мысли Ира. — Я сама во всем виновата.