Мне когда-то говорили, что под землей есть целые миры. Луга и сады, солнце и луна, принадлежащие только нам. Я видала умирающие сады и цветники, но никогда солнце и луну. Комнаты больше, чем следовало бы, и план их расположения будто меняется по прихоти – иногда просто когда через них проходишь, будто через комнаты смеха, построенные из камня вместо зеркал. Но лугов здесь нет – я по крайней мере не видела. Хотя вполне готова поверить, что их от меня держат в тайне. Меня бы это ни капельки не удивило, но, насколько я знаю, миров под землей нет – только камень и залы.
Дойл весьма официально предложил мне руку. Я взяла его под руку – в основном по привычке.
Коридор резко сворачивал. Я услыхала чьи-то приближающиеся шаги. Дойл осторожно потянул меня за руку. Я остановилась и посмотрела на него:
– Что это?
Дойл повел меня по коридору обратно. Я пошла за ним, и он вдруг резко остановился. Схватив мое платье в горсть, он приподнял его, оголяя лодыжки – и пистолет.
– Не каблуки мешали тебе идти ровно по камням, принцесса, – зло сказал он.
– Мне разрешено носить оружие.
– Внутри холма пистолеты запрещены.
– С каких пор?
– С тех пор, как ты убила из него Бледдина.
Мы остановились на миг, глядя друг на друга, потом я попыталась отодвинуться, но его рука сомкнулась у меня на запястье.
Шаги приближались, и Дойл дернул меня так, что я потеряла равновесие и упала на него. Одной рукой он прижал меня к себе, открыл рот что-то сказать, но шаги свернули к нам.
Мы остались стоять на виду – Дойл прижимает меня к себе рукой, другой держит за руку. Выглядело как остановленная драка – или начало драки.
Двое вышедших из-за угла мужчин разошлись так, чтобы видеть как можно большее пространство коридора, оставив место для схватки.
Я глядела в лицо Дойла, стараясь вложить во взгляд просьбу. Я просила его не говорить об этом пистолете и не отбирать его.
Он приложил рот к моей щеке и шепнул:
– Он тебе не понадобится.
Я глянула на него:
– Ты можешь мне в этом поклясться?
Гнев стянул ему челюсти, загудел в мышцах рук.
– Я не стану давать свое слово по поводу капризов королевы.
– Тогда оставь мне пистолет, – шепнула я.
Он встал между мной и другими стражниками, все еще не отпуская мою руку. Зрителям был виден только его развевающийся плащ.
– В чем дело, Дойл? – спросил один из них.
– Ни в чем, – сказал он.
Но завел мне руку за спину так, чтобы взять оба запястья одной рукой. Руки у него были не такие большие, и такая хватка означала, что у меня запястья вдавятся одно в другое и останутся синяки. Я бы отбивалась сильнее, если бы думала, что смогу вырваться, но даже если я сбегу от Дойла, пистолет он видел. Мне тут уже ничего не сделать, так что я не стала отбиваться. Но довольна не была.
Дойл другой рукой поднял меня и посадил на землю. Если не считать того, что он при этом держал меня за руки, то вполне бережно. Он присел, закрывая меня плащом от зрителей. Когда его рука пошла вниз по моей ноге, к пистолету, я подумала было лягнуть его, сопротивляясь, но в этом не было смысла. Он без усилий мог раздавить мне руки. Пистолет я еще, быть может, получу обратно, а с поломанными руками уже никаких вариантов не будет.
Дойл вытащил пистолет из кобуры. Я спокойно сидела и ему не мешала. Пусть себе крутит меня как хочет. Только глаза у меня не были спокойны – я не могла скрыть злости. Нет, я
Он отпустил меня и сунул пистолет сзади себе за пояс, хотя штаны у него тесные, вряд ли это было удобно. Я мстительно пожелала, чтобы пистолет вдавился до крови.
Дойл взял меня за руку, помогая встать. Потом повернулся, развевая плащ, чтобы представить меня другим стражникам, и при этом держал меня за руку, будто хотел торжественно свести вниз по длинной мраморной лестнице. Довольно странный жест для этого серого холла и того, что сейчас произошло. Я поняла, что Дойлу не по себе то ли от наличия пистолета, то ли от своего решения его отобрать. А может, он волновался, нет ли у меня еще одного. Ему было не по себе, и он старался это скрыть.
– Небольшой спор, ничего страшного, – ответил Дойл.
– О чем был спор?
Голос принадлежал Холоду, заместителю Дойла. Если не считать общего высокого роста, внешне они были друг другу полной противоположностью. Волосы, спадавшие блестящим занавесом до ног Холода, были серебристыми, блестящий серебристый металл, как новогодняя канитель. Кожа белая, как у меня. Глаза тускло-серые, как зимнее небо перед метелью. Лицо с резкими чертами, красивое надменной красотой. Плечи чуть шире чем у Дойла, но в остальном они были очень похожи – и очень непохожи.