Поцелуй у ног богини

Щенок в душе тревожно поскуливал. Но она знала, что нужно переждать, к утру пройдёт: комочек наполнится теплом, станет частью живого.

Чёрная ящерица под потолком открывала свой вырезанный в голове рот с тонким языком, беззвучно говорила на хинди. Амир не приходил. Мария вслушивалась, как за стенами движется сотнеголовое, многорукое существо, оно рычит и фыркает, воет и поджигает, хочет сожрать самого себя.

Злые времена

Вот руины школы,

В ней прошло двенадцать лет.Вот асфальт седой, и пустота там,Где было славное кафе.

МИНА КАНДАСАМИ, «ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ»

Невидимыми нитками сшиты кварталы города: улыбками соседей, дружбой уличных ребятишек. Дети, как обезьянки, лазят по крышам в дома друзей, женщины просят у соседок то нитки, то муку. Люди разной веры не сторонятся друг друга, хотя недобрые силы учат их быть врагами. Напоминают при случае о кровавом шраме границы, проведённой на живой коже страны. Через эту границу во времена раскола проходили немые поезда, полные мертвецов. Сикхи и индуисты перебирались в независимую Индию и гибли, мусульмане стремились в Пакистан и умирали на дорогах. Стравленные братья затопили землю кровью.

Старшие в роду Амира не уехали с родной земли. Боялись выйти в опасный путь, где за любым камнем таилась смерть. В злые времена прятались то у соседей, то в джунглях. «Если они придут, облей себя керосином и подожги, – учила свою дочь прабабка Амира, – держи наготове спички, а не успеешь, так прыгай в колодец». Её страхи были не напрасны. Сотни женщин похитили, продали на фабрики, многие исчезли навечно под покровом другой веры и имени. После раскола прошло полвека. С каждым поколением рана срасталась плотней, но рубец ещё зиял.

Утром, на десять часов раньше, чем Мария с Амиром, в город приехали чужие, безумцы, желающие чистоты индуистской нации. Они приехали на драку возле пандала, чтобы стать маслом для асансолского огня.

Головы пришельцы обвязали оранжевыми повязками, они размахивали шафранными флагами, святого цвета матери-земли и ежедневного перерождения солнца. Они водрузили флаги на грузовики и покатились мимо медресе и лавок, разбрасывая унижение.

Из-за бесчестных оскорблений горячие ребята выбежали из домов, похватали бензин, арматуру, ножи и палки. Ринулись опрокидывать грузовики. Из других домов высыпались те, кому дорог флаг рыжего восхода. Началась неразбериха, крики. Первая кровь покапала на тротуар. Те, кто затеял заваруху, скрылись закоулками, а улицы к утру стали фронтом. Жгли лавки и мастерские, разбивали храмы в нишах зданий, ломали статуи Дурги и доброго слона Ганеши, ворвались в мечеть. Изнасиловали женщин с той и с другой стороны. Для планеты это была лишь мелкая драка на задворках, мир спал, не зная о ней. Для Асансола это была война.

Кто-то, чьё лицо навечно осталось в тени, велел полицейским не покидать участков до поры. Наконец отдали приказ. Но было поздно, народ разбушевался жестоко, сил полиции не хватало, чтобы разнять одичавших от ненависти людей. Несколько полицейских, верных долгу, погибли, других ранило, иные держались в стороне.

Асансол наполнила жажда сокрушать, ввергнуться в тело врага, залить его кровью стены, пить его боль и грызть зубами его страдание.

Телевизор и радио не работали, разладилось сообщение поездов, они перестали заходить в город, как и автобусы. Вечерами мерцало электричество. Билеты Амира и Марии обратно пропали, нужно было ждать, пока начнётся движение и откроется квота для Амира на покупку нового билета. Они оказались заперты в доме, окружены снаружи и изгнаны изнутри. Уличные стычки слышались из окон, до фронта можно было доехать на мотоцикле за семь минут.

В переулке, где жила семья Амира, дома индусов и мусульман прижимались стенами. Так тесно стояли, что можно прорубить ход к соседям, ходить с крыши на крышу. По безгласному договору никто не покидал своих домов.

При встрече наверху не бросали другому упрёка и не отделяли соседа по его вере. Хотя, глядя на полыхающий город, каждый мог воскликнуть: «Вот что натворили ваши!..» Молчали, берегли детей.

Молились много раз в день на коленях в комнатках для пуджи[7] и намаза. Вслушивались в далёкий стук металла, звон стекла, рёв мотоциклов и редкие выстрелы. Запах жжёных шин и пластмассы повис в воздухе.

Зыбкая стена молитв держала закрытыми подступы в переулок.

Правила

Сердце – непослушная девчонка,

Не пытайтесь ей учёбу объяснить,Порваны её тетрадки,Стёрты чертежи судьбы.

МАНДАКРАНТА СЕН, «СЕРДЦЕ – НЕПОСЛУШНАЯ ДЕВЧОНКА»

Даже в хаосе мои сироты любят создавать распорядок и правила, иначе они становятся тревожными, невесёлыми. Главным правилом в доме было показывать Марии, что ни при каких условиях её не примут в семью, и мысли об этом запретны.