Поцелуй Валькирии

К своей машине Эрик прошел прямо по лужам, пачкая брюки. Сел, в изнеможении склонился к рулю, из бардачка достал пузырек, вытряхнул на ладонь таблетку и сунул за щеку — врожденный порок сердца иногда напоминал о себе острой болью. Снова и снова Эрик прокручивал в голове каждое свое слово, каждый ее жест. Он был так близко! Дотрагивался до нее. Она ему улыбалась. Эрика передернуло. Десять дней, как в Иерусалиме убит Фольке. Он не должен забывать об этом. Настоящий Бернадотт не знает слабости, идет до конца. И он уже сделал несколько шагов.

Наутро он заехал в «Эдисон», открыл перед ребятами плоский футляр, вытащил оптическую винтовку.

— В вашем распоряжении квартира напротив.

В такси Адель листала японский словарь. Жена — канай, буквально «внутри дома». Муж — сюдзин, означает «главный человек, хозяин». Не все ли это объясняет? Язык — зеркало народа. Нет, она не согласится быть «внутри дома» и почитать японца за «хозяина». Тем не менее, поправила себя Адель, неделю она живет в его семье и ни разу не задумалась о переезде. А находясь в чужом доме, невольно подчиняешься заведенному там порядку. Скоро она привыкнет, и ни что не покажется ей варварским! Нет, она не позволит себе это. Просто ей понравилось спать с ним, а что это значит? Абсолютно ничего.

Адель бросила словарь на сидение и стала смотреть по сторонам. Сколько окон кругом! Соты, соты окон. В каждом — маленький островок личной жизни, крошечное государство. Она отвыкла, жить в семье тяжело.

Поглядывая на ее хмурое лицо, Ник изрек:

— Эх, в море брызг не миновать.

Адель вышла из такси и направилась к условленному месту, где ждал (она еще раз прочла имя на визитке) Эрик Скараборг. Бродвей горел мириадами лампочек. Спутник уводил Адель все дальше по Великому Белому пути, мимо дансингов, уличных фотографов и нищих саксофонистов.

— Чем ты зарабатываешь на жизнь?

— Я продала картину галерее.

Одно время она была инструктором в автошколе, потом давала уроки игры на фортепьяно. В Нью-Йорке думала заняться преподаванием гимнастики, брать на дом переводы. Из нее вырастили универсала, воспитали идеальную жену, мать и хозяйку. Рукоделие, кулинария, уход за детьми были частью государственной программы. Но в чужом мире не было места для дома, мужа-солдата, детей. Адель оставалась заброшенным к врагам парашютистом.

— Художница? Человек, рисующий иллюзорный, ненастоящий мир? Мусульмане считают живопись грехом, поскольку художник претендует на сотворение мира, на роль Бога, — в светящейся рекламой кассе Эрик приобрел билеты на фильм, громко объявив: — Сдачи не надо!

В кинотеатре шли «Унесенные ветром». Адель отводила глаза и пыталась восстановить дыхание, отстраняясь от происходящего на экране, пытаясь не поддаться внушению. Фильм действовал на нее. Она переставала быть собой, превращалась в слабую чувствительную дуру. Фантазии сводят жизнь к чистой рефлексии, повторяла она про себя. Выразительный надлом музыки, мучительное нытье скрипок заставляли ее страдать. О чем? Она не ведала.

— У человека нет защиты от музыки, — прошептал Эрик. — Не стесняйся слез.

Слезы? Нет, это бред! Это не она вернулась в разрушенную северянами Тару! Адель видела дым и чувствовала запах гари и пыли руин — Берлин взят! Внутри защемило, взмах смычка-скальпеля сковырнул засохшую рану, и обильный поток заполнил пустой сосуд и рвался наружу, смывая искусственные барьеры. Она вспомнила маму, всегда чужую жестокой девочке. Как они презирали родителей, отставших от времени! Маму, которая оказалась вечной. Маму, которой она давно не жаловалась на боль, стыд, страх. Маму, нежный голос которой забыла. Маму, которая ждала ее. Маму, к которой не вернуться.

На улице Эрик взял ее под руку — после фильма Адель чувствовала себя обессиленной.

— Вы обладаете искусством болтовни? Да, да, в восемнадцатом веке ее почитали за искусство, — он продолжал и продолжал.

Адель заметила тир, сверкающий неоновой рекламой. Она хорошо стреляла. В Германии им преподавали военную тактику, подростки метали гранаты, совершали марш-броски с нагрузкой, изучали типы укрытий и картографию.

— Адель, вы совсем меня не слушаете, витаете где-то…

— Эрик, — остановила она его. — У тебя, наверное, много друзей.

— Почему ты так решила? Я произвожу такое впечатление? Я…

— Ты много говоришь, — улыбнулась Адель.

Бродвейский фотограф протянул ей свою визитку — он исподтишка щелкнул их. Можно было представить, в каком виде они получатся на снимке.

— Зайдем? — Эрик указал на маленький зоомагазинчик. — Сентиментальная любовь к животным заменяет нам любовь к людям.

Адель заглядывалась на щенков немецкой овчарки, но Эрик не любил собак. Он купил ей котенка.

— Магические животные идут к водопою каждый раз — иной тропой. Кошка — одно из них.

На прощанье Эрик поспешил узнать, не составит ли она ему компанию в ближайшую субботу.

— Рой Макартур — мой сосед, третьего октября у него день рождения, мы с тобой приглашены. И…

Третьего октября… Вот почему эта дата на календаре Эда отмечена красным кругом. Убийство Роя произойдет в день его рождения.

— Макартур? Знакомая фамилия.