— Ему никто не смеет перечить, — не унималась Жюли. — Все, на кого упадет его взгляд, обращаются в камень. Вы видели его портрет? Художник, что рисовал его, теперь выставлен на аллее перед дворцом его сиятельства. А еще генерал в одиночку разгромил отряд степных кочевников и первым приручил двенадцатиголовых болотных гидр. Теперь эти чудовища наравне с вивернами обитают в королевском зверинце.
Я никогда не видели ни гидр, ни виверн. Если это действительно сон, было бы интересно поглядеть на тех и на других.
— А как попасть в королевский зверинец? — спросила я с нескрываемым любопытством.
Жюли открыла рот, чтобы ответить, как вдруг подскочила и присела в почтительном реверансе:
— Ах, герр Кёне! Простите, не заметила вас, молодой хозяин!
Я выпрямилась и обернулась. У входа, небрежно привалившись плечом к выбеленным резным перильцам, стоял худощавый парень в сюртуке горчичного цвета. Он неприятно ухмылялся, не сводя с меня взгляда водянистых глаз, под которым стало крайне неуютно.
— Где еще я мог встретить любезную сестренку, как не в ее любимой беседке? — вкрадчиво проговорил молодой человек и лениво отлепился от перилец.
— Герр доктор велел… — начала Жюли, но парень взмахнул рукой, приказывая ей замолчать.
— Герр доктор велел то, герр доктор велел се, — передразнил он. — А я велю убираться сейчас же! Ну? Чего уставилась, дрянь! — Молодой человек хлопнул в ладоши, и Жюли подпрыгнула, стреляя глазами то в меня, то в него. — Пошла, пошла!
— Жюли… — Я протянула руку, поднимаясь.
— Я приказал оставить нас! — взревел незваный визитер, хватаясь за кнут, висевший на его поясе. — Считаю до одного! Раз!
Жюли беспомощно глянула на меня, словно прощаясь, и метнулась вон из беседки. Я возмущенно вскинула голову:
— По какому праву…
Молодой человек вошел внутрь и сжал ладонями мои обнаженные плечи. Его руки были влажными и грубыми. Я задохнулась от конского пота, смешанного с резким запахом туалетной воды.
— По такому, что я твой сводный брат Якоб, моя дорогая, — щерясь в неприятной ухмылке, ответил он. — Как же я соскучился!
Тут Якоб притянул меня к себе и впился слюнявым поцелуем в шею. Я вскрикнула и ударила его кулачками в грудь. Якоб хохотнул и прикусил зубами мою нежную кожу.
— Не спрячешься, малышка! — промурчал он, облизывая ключицу языком. — Ух, какая сладкая! Погоди‑ка, дай поцеловать, пока твой бутон не смяли когти этого фессалийского чудовища!
И впился мокрыми губами в мой рот, пытаясь просунуть язык и по‑собачьи жарко дыша в лицо. Я задохнулась от омерзения, забилась в его объятиях, мотая головой и приказывая себе: «Проснись, проснись, проснись!» Но мерзавец все продолжал слюнявить мои губы, бесстыдно шаря ладонями по спине, приподнимая платье и лапая ягодицы. Подонок! Не ты герой моего романа!
Кровь прилила к голове, щеки вспыхнули от гнева. Я улучила момент, когда Якоб ослабил объятия, пытаясь распустить мой корсет, и со всей силы вдавила каблук в его ступню. Братец ахнул и дернулся, я подхватила юбки и ударила коленом в пах.
Получай!
Якоб взвыл и сложился вдвое. Я отскочила, тяжело дыша и поправляя платье. Сердце колотилось как сумасшедшее, голова гудела. Толкнув подонка плечом, прошмыгнула мимо и припустила по аллее, щипая себя за руку и повторяя как заклинание:
— Маша, просыпайся… Маша, просыпайся!
А в спину летело лающее:
— Тварь! Чертовка! Беги‑беги! Все равно не скроешься! Сдохнешь! Как и все жены Дитера! Га‑а!
Я вылетела к клумбе с цветущими ирисами и едва не толкнула лакея. Он подхватил меня, встревоженно выспрашивая:
— Что случилось, фройлен? Нужна помощь, да? Может, позвать герра доктора?
— Позовите лучше полицию, — зло выпалила я, отдуваясь и тыча пальцем назад. — Эта скотина… он…
Я не договорила: где‑то далеко‑далеко за воротами протяжно и жутко взвыли трубы.
Глава 3 Ужин с василиском
Из дома выбежала мачеха и всплеснула руками:
— Фройлен Мэрион! Вот вы где прохлаждаетесь! Скорее, скорее!
Жесткими пальцами, напоминающими когти хищной птицы, она схватила меня за руку и потащила за собой, обратно в холл. Я едва успевала, платье путалось в ногах.
— Приведите себя в божеский вид! — срывающимся от волнения голосом прокаркала фрау Кёне, подтянула мне шнуровку корсета, отряхнула запыленную юбку, ладонями пригладила локоны, убирая их за уши, потом ущипнула за щеку.
— Ай! — вскрикнула я и закрылась ладонью.
Щека зарделась, но я почему‑то все равно не просыпалась. В чем дело? Давай же, Маша! Я больше не хочу находиться здесь!
— Терпи, дрянь! — прошипела мачеха, сужая в щелки черные глаза, и ущипнула за другую щеку. — Ужас какая вы бледная! Его сиятельство любит порумянее, посочнее. Еще не хватало, чтобы вы загнулись до первой брачной ночи!
— Я в невесты не набивалась, — пробормотала вслух.
Тонкие, выщипанные в нитку брови фрау Кёне поползли вверх, как живые змейки.
— Что‑что‑что? — задыхаясь от гнева, завопила она. — Огрызаться? Ах вы неблагодарная мерзавка!
Она подняла руку, чтобы отвесить мне оплеуху, как трубы взревели снова. Фрау Кёне побелела, заюлила глазами и закричала в глубину дома: