Она прижала руки ко рту, не переставая раскачиваться, ее глаза не отрывались от Габриэля. Этот безумный взгляд буквально прилип к нему.
– Ты сошел с ума? Наверняка! Разве ты не видел? Разве ты не видел, через что я прошла? И ты хочешь сделать то же с собой?
– Я видел, что ты вытерпела, да. – Он придвинулся чуть ближе. Одна ее коса упала, расплетаясь, и он погладил неровные концы ее темно-каштановых волос. – Но я также видел твой восторг. Почему бы и мне не попробовать?
– Ты блефуешь.
Ему бы хотелось отрицать ее обвинения, но, честно говоря, настойка манила его. Как легко было поддаться искушению! Больше никакой боли и горьких воспоминаний. Никакой совести, воюющей с его порывами. Больше никаких препятствий в поисках покоя.
Габриэль поднял миску и вдохнул ее тошнотворную сладость.
– Сделай глоток. Давай проверим.
– Нет!
Ада вскочила с кровати, неловко наступив на юбку, с проклятием высвободилась из запутавшейся ткани. Прижимаясь спиной к двери, лихорадочно дышала открытым ртом. Ее безумные глаза упорно избегали миски в его руках.
– Делай что хочешь, но я не буду в этом участвовать.
Габриэль поднес бордовую жидкость к губам и улыбнулся.
– Мне больше достанется.
– Габриэль, нет!
Ада одним прыжком преодолела расстояние между ними. Она выбила миску из его рук и с мрачным удовлетворением смотрела, как настойка разливается по умывальнику и капает на пол. Глиняная миска, ударившись о стену, разлетелась на множество осколков.
Она стояла перед ним, тяжело дыша; он не шелохнулся. Не важно, как ее тело жаждало расслабляющего блаженства, но она не могла позволить, чтобы он стал таким же, как она. Да, она знала моменты сладости, но знала также безумную жажду и глубочайшее отчаяние. Разумом она понимала, что удовольствие не стоит этой боли. Она знала, что выдержит любые лишения, лишь бы удержать Габриэля от страданий, которые перенесла сама.
Настойка собралась липкими бордовыми лужицами вокруг деревянных ножек умывальника. Но при всей жажде Ада не чувствовала сожаления. Только абсолютный триумф.
Ее взгляд остановился на непроницаемом лице Габриэля, чтобы понять его настроение. Может, он блефовал? Или действительно собирался выпить отраву? Будет ли он злиться или обрадуется ее поступку?
Габриэль встал с кровати и перешагнул липкую лужицу. Ада уловила запах настойки, и ее рот наполнился слюной, но тут Габриэль приблизился вплотную. Его пряный мужской аромат смешивался с опиумом, полностью покоряя ее. Она хотела его – живого, здорового и полностью принадлежащего ей. То, что она, может быть, просто заменяет одно желание другим, едва ли имело значение, когда он был так близко.
– Скажи что-нибудь, – прошептала она.
От теплого прикосновения его пальцев по всему телу побежали мурашки. Его глаза потемнели, зрачки и радужки слились в бездонные пропасти.
– Я горжусь тобой, inglesa.
Ада вдохнула и закрыла глаза, впитывая его глубокий голос, его похвалу и эту знакомую ласку. Ее тело стремилось к удовлетворению. Он стал ее единственным наслаждением.
– Что я делаю? – спросила она, чувствуя себя пустой и безвольной.
Он привлек ее в свои объятия. Их тела соприкоснулись.
– С тех пор как мы встретились, я говорю тебе, что делать.
Его близость и забавное поддразнивание совсем решили ее равновесия. Она обо всем забыла в его объятиях. Он снова спас ее.
– Да, говоришь.
– Теперь твоя очередь отдавать приказы.
Неожиданная улыбка приподняла уголки ее рта. В животе разлилось влажное тепло. Как это будет – приказывать такому мужчине?
– Это приказ?
Чернота в его глазах превратилась в мольбу.
– Просьба, – ответил он. – Я так же потерян, как и ты. Не важно, на чем я настаивал и что отрицал. Я потерян.
Ожидая, что он в любой момент отстранится, Ада осторожно скользнула рукой вниз по его мускулистой спине. Там, где должна быть гладкая плоть, у него были только шрамы и боль.
Но он не отстранился. Его глаза закрылись, голова запрокинулась, совсем чуть-чуть, как будто смакуя ее прикосновение. Невозможно. Даже когда они были вместе у реки, он никогда не сдавался, никогда не наслаждался ее прикосновением – не совсем. Барьер его обетов стоял между ними. Даже когда его обет целомудрия оказался нарушен, он сопротивлялся.
Габриэль долго, очень долго смотрел на нее, его губы приоткрылись.
– Я не могу, – наконец выдавил он. Он отступил и запечатлел нежнейший поцелуй на тыльной стороне ее ладони. – Но поверь мне, я узнаю. Скоро. И тогда мы...
– Что?
– Мы поговорим. Я устал давать клятвы, которые не могу сдержать, клятвы, чуждые моей душе.
От оглушительного стука дверь заходила ходуном. Ада чуть не выпрыгнула из своей кожи. Габриэль приоткрыл дверь, ровно настолько, чтобы позволить Бланке войти. Ее глаза расширились при виде кельи в таком беспорядке.
Ада переступила через лужу и схватила подругу за руки.
– Что случилось, Бланка?
– Кто-то ограбил нашу комнату, – дрожащим голосом ответила та.
– Нашу комнату? Я же ушла меньше часа назад.
– Я вернулась из сада и нашла полный разгром. У вас здесь произошло то же самое?
– Нет, это мы устроили, – возразил Габриэль. – Ты сказала кому-нибудь об этом?