Они были единым существом с четырьмя глазами-хамелеонами, которые темнели в моменты страсти. С четырьмя гибкими руками, которые переплетались каждый раз будто навсегда. Казалось, такой гармонии не бывает на свете, но она продолжалась ровно до тех пор, пока кому-нибудь из них не приходило в голову начать разговаривать. Гораздо чаще это приходило в голову Марку.
Так было и этим вечером. В квартире опять царила сумеречная, зимняя тишина. И он опять решил поговорить на эту тему. И, как всегда, стоило ему открыть рот, плечи Юлии напрягались в обороне, и руки самопроизвольно скрестились на груди, в попытке защититься от того, что она могла услышать. Она всегда отвечала ему одно и то же — что нужен выбор. Просто выбор. Но Марк не верил. Или не понимал.
— Вот именно! — вскрикивал он, и голос его неприятно менялся. — Вот именно — выбор! Так что ты выбираешь — сидеть здесь и ждать старости, пока тебя не выберет смерть?! Или действовать? Пойми, то, что мы узнали об этом… то, что ты узнала о своей сущности… хоть ты и не хочешь говорить, как это произошло… — на лице его в эти моменты появлялось выражение искренней обиды, — Это ведь не просто так!
— Может быть, ты и прав…
— Расскажи о себе, — настаивал Марк. — Расскажи о том, как ты узнала.
Он принес в постель шампанское. Порезанный тонкими дольками лимон на красивом блюдце, а на другом таком же — черную икру!
— Ты богач?
Спросила Юлия со смесью удивления и недоверия, смакуя, раздавливая языком о небо солоноватые черные шарики. Икра была отменная, настоящая, не та химия, что лежит в супермаркетах. И стоила, конечно, бешеных денег.
— У меня были сбережения, еще перед монастырем, — стал объяснять Марк. — Я работал в пиаре одного самого крутого на тот момент глянца, и деньги валились с неба.
— Ясно.
— Теперь я их трачу. И надеюсь, что скоро они мне не понадобятся.
— Почему?
Он посмотрел на нее, как на ненормальную. И сказал вкрадчивым, проникновенным тоном:
— Потому что ангелам не нужны деньги.
Юлия опустила глаза, предпочитая сосредоточиться на икре. Она совершенно серьезно пыталась вспомнить — сколько прошло лет с тех пор, как довелось есть настоящую черную икру в последний раз. Это было в театральном буфете во Дворце съездов, куда они с мамой пришли на балет «Щелкунчик»… Юлия знала, что Марк ждет от нее какого-то ответа. Не хотелось говорить о прошлом, к тому же он все равно не поверил бы. Марк понял ее молчание и задумчивую улыбку по-своему. Совсем не так, как нужно. Да и откуда ему было знать, о чем она думает? Что в такой важный момент в своей жизни эта девушка способна сосредоточенно вспоминать, какой цвет пуантов был у Мышиного Короля — черный или серый?
— Ну, что ж. Вижу, тебе не до этого, — сказал вдруг Марк. — Тогда ты можешь возвращаться к своим любимым бомжам, в свою обычную человеческую жизнь, а я и сам справлюсь.
Юлия перестала жевать. Вкус икры вдруг сделался горьковатым. Она с трудом проглотила то, что было во рту, да и то пришлось запить это большим глотком шампанского. Юлия медленно отставила в сторону тарелку.
— Почему мне кажется, что ты меня шантажируешь?
Марк, не отвечая, лишь пожал плечами. Юлия нахмурилась.
— Ну, хорошо. Я расскажу. Только не перебивай и не удивляйся… Главное — не перебивай, — еще раз как-то жалобно попросила она.
— Не буду, — серьезно пообещал Марк.
— Я в тот сентябрь была… В общем, не важно. Короче, я поехала в Барселону.
— Хм… хороший выбор, — улыбнулся Марк.
— Н-да… Так вот.
Все время, пока она говорила, он соблюдал условие не перебивать. Тем более что каждый раз, когда он хотел это сделать, его останавливал строгий взгляд глаз-хамелеонов. Не имея возможности говорить, во время рассказа он вскакивал, метался по комнате, махал руками и даже одни раз ударил кулаком в стену, поранив костяшки пальцев. В самом конце он уже сидел на краешке кровати, уронив голову, спрятав лицо в ладонях.
— Ну вот, — глядя неподвижно в высокий потолок с пожелтевшей лепниной, Юлия вытерла слезы, медленно стекавшие по вискам. — А потом я… встретила тебя.
— Нда-а… Значит, я в тебе не ошибся.
Теперь Марк смотрел на нее с недоверчивым восхищением и страхом. И немного с состраданием, в котором сквозила некоторая доля зависти.
— Но послушай! — Юлия рывком поднялась, села на темно-синей постели, светясь бледной кожей. — Послушай, что я хочу сказать…