Поцелуйте невесту, милорд!

— Почему ты встала с места, Флора? — спросила Эмма. — Ты должна решать задачку.

— Да, миз Честертон, — отозвалась Флора, понизив голос до шепота. — Но я подумала, вам нужно знать, что ответ, который вы написали на доске, не правильный.

Эмма подняла виноватый взгляд на большую грифельную доску, которую Сэмюэль Мерфи, слывший мастером на все руки, повесил по ее просьбе на выкрашенную белой краской плавно изгибавшуюся стену маяка. Из-за сумятицы, связанной с графом Денемом, она допустила небрежность, о чем свидетельствовало число, которое она только что написала.

— О Боже, — сказала она. — Ты не могла бы исправить ошибку, Флора?

Малышка кивнула, взяла мел из руки Эммы и подошла к доске. Глядя на нее, женщина ощутила знакомую вспышку вины. Увы, из нее получилась не очень-то хорошая учительница. Скорее даже плохая.

Но одно из двух: либо на острове будет ее школа, либо никакой. Никто больше не пожелал взвалить на себя эту обязанность, после того как прошлой осенью школьный учитель вместе со многими другими пал жертвой тифа.

И все же, вынуждена была признать Эмма, дети, особенно смышленые, заслуживают лучшего. Им нужен настоящий учитель, а не бедная вдова викария, который преподавал бы им французский, естествознание, историю и географию. И настоящие столы, а не длинные деревянные скамьи, где они неизбежно сталкиваются локтями, когда, склонившись над грифельными досками, решают задачки, И настоящая школа, а не холодное сырое помещение в основании маяка с дровяной печкой, поддерживать огонь в которой сущее наказание. Бросив взгляд на печь, Эмма убедилась, что пламя опять погасло.

В любом случае от печки было мало проку. Даже если она топилась, то давала мало тепла и нещадно дымила. Жаль, что Эмма потеряла голову и не додумалась спросить графа, не может ли он пожертвовать небольшую сумму на новую печь…

Хотя, принимая во внимание случившееся между ними, маловероятно, что Джеймс склонен, как прежде, поддерживать ее благотворительные начинания. И едва ли она имеет право упрекать его в этом.

И потом, следует признать, что Джеймс совершил добрый поступок. В конце концов, разве он не пустился в такую даль исключительно для того, чтобы пригласить ее жить вместе с его матерью? Конечно, у него могли быть и личные мотивы — Эмма полагала, что он сделал это, чтобы заглушить чувство вины перед Стюартом за их последнюю безобразную ссору, — но все равно это было очень мило с его стороны.

К тому же даже если бы Эмма не была занята в школе, могла ли она принять предложение леди Денем? Ни в коем случае. Из-за завещания О’Мэлли Даже представить себе страшно, что она переберется в Лондон и все откроется! Она станет всеобщим посмешищем.

— Джон, — сказала Эмма, бросив последний взгляд в окно, чтобы удостовериться, что Джеймс благополучно отбыл, — ты не поможешь мне с печкой, а? Похоже, она опять погасла.

Мальчик, все еще угловатый, после того как прошлым летом неожиданно подрос на целых пять дюймов, с готовностью вскочил.

— Да, миз Честертон, — сказал он и, отложив свою грифельную доску, поспешил в заднюю часть комнаты, чтобы заняться привередливой печью.

Просто позор, подумала Эмма, наблюдая за ним, что у его семьи нет денег, чтобы послать мальчика в школу. Джон все схватывал на лету, и по прошествии полугода не оставалось ничего, чему Эмма могла бы его научить.

Да, с сожалением подумала она, надо было спросить у графа, не может ли он выделить стипендию имени Стюарта, чтобы мальчики, преуспевшие в учебе, могли поступить в колледж. Маловероятно, конечно, что граф придет в восторг от этой идеи. «Пусть сами прокладывают себе путь, — так и слышала она его голос. — Если им действительно нужно образование, они найдут способ заплатить за него».

С другой стороны, нельзя исключить, что Джеймс изменился. Ведь проделал же он такой путь из Лондона при всем его неприязненном отношении к Шетлендам, чтобы лично справиться о ее благополучии. Вполне возможно, что теперь он стал восприимчивее к чужим бедам, чем раньше. Смерть Стюарта могла смягчить его в той же степени, в какой она ожесточила Эмму. А она, признаться, узнала о себе кое-что не слишком приятное.

Возможно, ей следует ему написать. Да, непременно! Вежливое, ни к чему не обязывающее послание…

Но разве она не чувствовала себя в безопасности после того, как написала письмо его матери? И посмотрите, что из этого вышло!

«О Боже», — сказала себе Эмма, но тут один из учеников поднял руку, чтобы спросить ее, почему она написала, что тридцать, деленное на пять, равняется семи, когда ясно, что ответ равен шести, и она тут же забыла о графе Денеме.

Глава 6

Граф Денем, однако, не забыл об Эмме. Отнюдь.