Потускнел на небе синий лак…

Она буквально упивалась творчеством, пытаясь излить свои чувства на бумагу, и ее мало волновало происходившее вокруг.

Даже сына своего, маленького Льва, осенью 1913 года она оставила на попечение матери Гумилева, чтобы быть свободной, свободной от всего…

Интересен и многое объясняет автопортрет, нарисованный поэтессой в одном из стихотворений 1913 года:

На шее мелких четок ряд,
В широкой муфте руки прячу,
Глаза рассеянно глядят
И больше никогда не плачут.
И кажется лицо бледней
От лиловеющего шелка,
Почти доходит до бровей
Моя незавитая челка.
И не похожа на полет
Походка медленная эта,
Как будто под ногами плот,
А не квадратики паркета.
А бледный рот слегка разжат,
Неровно трудное дыханье,
И на груди моей дрожат
Цветы небывшего свиданья.

…Имя молодой Ахматовой тесно связано с акмеизмом – поэтическим течением, начавшим оформляться около 1910 года, тогда же, когда она начала публиковать свои первые стихи.

Основоположниками акмеизма были Николай Гумилев, Сергей Городецкий. Позже к ним примкнули, помимо Ахматовой, Осип Мандельштам, Вячеслав Нарбут, Николай Оцуп и некоторые другие поэты, провозгласившие необходимость отказа от традиционного символизма Соловьева и Блока.

Они поставили своей целью реформировать символизм. Никакого мистицизма – мир должен предстать в поэзии таким, каков он есть, – зримым, плотским, живым, красочным и звучащим.

Ахматова до своих последних дней очень высоко оценивала роль акмеизма и в собственной жизни – ведь основателем течения был Гумилев, и он называл Анну своей ученицей, – ив литературе той эпохи, эпохи Серебряного века.

Собственно, и пострадала она незаслуженно именно из-за акмеизма. Два имени – ее и Маяковского – не однажды становились в то время предметом сравнения. В глазах многих они как бы символизировали две разные культуры, противопоставленные друг другу, два разных мира.

В 1921 году появилась злосчастная, ненамеренная статья Корнея Чуковского, в которой он утверждал: «Ахматова и Маяковский столь же враждебны друг другу, сколь враждебны эпохи, породившие их».

После этого Ахматову надолго перестали печатать.

И в то же время такая неистовая р-революционерка, как Лариса Рейснер, ставшая прототипом Комиссара в пьесе Вишневского «Оптимистическая трагедия», писала тогда же Анне Андреевне: «Вы радость, содержание и светлая душа всех, кто жил неправильно, захлебывался грязью, умирал от горя».

…В августе 1918 года состоялся официальный развод Ахматовой с Гумилевым, и она вышла замуж за ученого-ассиролога и поэта Владимира (Вольдемара) Казимировича Шилейко.

1921 год стал для нее поистине роковым. Она расстается с Шилейко. В ночь с 3 на 4 августа арестован и через три недели расстрелян Николай Гумилев.

В октябре увидела свет ее книга «Anno Domini МСМХХ1» («В лето Господне 1921»).

В следующем, 1922 году, она фактически становится женой искусствоведа Николая Николаевича Пунина.

8 июля 1926 года наконец оформлен развод с Шилейко. При разводе Анна Андреевна впервые официально получила фамилию Ахматова; прежде по документам она носила фамилии своих мужей.

В статье «Коротко о себе» в 1965 году Анна Андреевна напишет: «С середины 20-х годов мои новые стихи почти перестали печатать, а старые – перепечатывать».

Поскольку Ахматова после «первого», по ее выражению, постановления ЦК ВКП (б) не могла издаваться целых 14 лет (с 1925 по 1939 год, когда ею вдруг и почему-то благосклонно заинтересовался Сталин), она была вынуждена заниматься переводами. Эта работа в немалой степени способствовала дальнейшему расширению границ ее мировосприятия.

Жизнь сурово напоминала о себе. 22 октября 1935 года арестованы, а через неделю освобождены Николай Пунин и сын Ахматовой, Лев Гумилев. Три года спустя, в 1938-м, Лев будет вновь арестован и приговорен к пяти годам исправительно-трудовых лагерей. Тогда же Анна Андреевна расстанется с Н. Н. Пуниным.

В эти годы она работала над поэмой «Реквием».

Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне…

Образы Матери и казненного Сына в «Реквиеме» соотнесены с евангельской символикой. Потому что только библейский масштаб мог измерить события тех лет.

Я пью за разоренный дом.
За злую жизнь мою,
За одиночество вдвоем,
И за тебя я пью, —
За ложь меня предавших губ,
За мертвый холод глаз,
За то, что мир жесток и груб,
За то, что Бог не спас.