Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах

Мы теперь уже второй день в Карлсбаде и только что возвратились от доктора, который очень внимательно осмотрел и расспросил Лёлю. Его диагноз и лечение вполне совпадают с тем, что нам сказали все венские профессора. С каждым из них я говорил отдельно без Лёли и даже не сказал им, что он мой родственник, я представлял его как своего пациента, с которым еду заграницу для лечения, я хотел узнать всю правду. И вот что я узнал: операции делать пока не нужно. Они говорят пока, потому что может случиться что ему позже придется сделать операцию очень серьезную. Все нашли его состояние заслуживающим особого внимания в особенности ввиду полного расстройства нервов. Они были поражены, когда увидели его и все добивались причины нервного расстройства и сильного истощения, но когда мы отказались рассказать всю правду, то каждый из них счел своим долгом предупредить меня, что положение его очень серьезное и что во что бы то ни стало нужно постараться удалить причину, иначе они за него не ручаются. Лёля обо всем этом не знает, но вам я решил все написать, ничего не скрыть, потому что я не хочу, и я не вправе взять на себя ответственность за все, что может произойти. Прежде всего ему необходимо жениться и именно жениться, а не так только иметь сношения с женщинами. Это все говорят в один голос: ему необходимы правильные половые сношения, которые возможны только в браке. Это, собственно говоря, единственное лечение для него, все же остальное может только на время облегчить или совсем не облегчить. Когда я им сказал, что брак теперь невозможен, они мне прямо ответили, что тогда и излечение невозможно…

Вы не можете выбирать между да и нет, вы должны сказать да чего бы это ни стоило, потому что это вопрос жизни. Он не крестится ни теперь, ни через год, ни через два, а вероятнее всего и никогда этого не сделает. Ему так же трудно на это решиться, как и нам согласиться. Он дает честное слово, что не сделает этого, и вы можете ему поверить, вы достаточно хорошо знаете его характер. И я могу Вам дать свое честное слово, что это чистая правда… что это не делается только для того чтобы вас успокоить, но что это его твердое решение. Подумайте, мамаша, обо всем этом хорошенько и не откладывайте вашего согласия надолго, тут каждый день дорог, он стоит Лёле здоровья, а у него его немного осталось. Это не Миша, не я или не кто-нибудь другой из нас, он в 30 лет в первый раз полюбил девушку и полюбил горячо и искренне. Это чувство не может уничтожиться оно может его уничтожить. Если не найдет удовлетворения. Тут никакие средства никакие планы помочь не могут. Не мучьте же только папашу и себя и его не делайте так, как многие горячо любящие но неразумные матери поступают что сначала все противятся надеясь на что-то неопределенное, а потом наконец дают свое согласие когда уже поздно и когда оно уже не нужно. Тысячи примеров этому были уже и каждый день случаются. Вы сами это отлично знаете. Это утешение недостаточное я согласен, но зато у вас другое утешение есть: девушка, которую Лёля полюбил, бесспорно лучше всех наших знакомых барышень, она несравненно выше всех их стоит и кроме того она очень добрая и совершенно бескорыстно полюбила Лёлю. Лёля с ней наверняка будет счастлив. Лучшей невесты в этом смысле Вы и сами ему не могли приискать. Я от всей души желаю, чтобы мои братья сделали такой же удачный выбор. Вам наверное тяжело будет писать ему письмо и потому лучше всего было бы если бы вы телеграммой одним словом “согласна” избавили бы его и себя от излишних мучений. Я уверен, что он сразу бы ожил и выздоровел. Ваш Володя[57].

Непонятно, что ответили родители на столь сильные аргументы.

В газете “Жизнь и искусство” продолжают выходить колонки Льва Исааковича, подписанные “Читатель”, с разборами литературных новинок. Каждую он начинает особым вступлением, создающим доверительную интонацию. В этих обзорах снова слышатся отзвуки его драмы. Он пишет 16 апреля 1896 года: “Счастлив тот, кто не отведывал того ощущения внутренней опустошенности, при которой все безразлично и кажется разверзнись небо, расступись земля – не удивишься, не испугаешься… От себя бы ушел, да некуда”[58].

Приключения Варвары. Европа, лето 1896 года

В подборке стихотворений Варвары в “Жизни и искусстве” от 10 марта 1896 года встречается одно – очень красноречивое.

в лесу

Мы заблудились… Нет сомненья
Ползет из чащи темнота
И реют бледные виденья,
Меж веток каждого куста…

Твое безмолвное смятенье

Упреков горьких мне страшней
Мы заблудились… Нет сомненья
И лес все гуще, все темней.