Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 7

С каждым днем Николай все явственнее ощущал медленное, но неуклонное приближение к тому роковому часу, с которого начнется и его схватка с врагом. Энергичный и смелый, он с нетерпением ждал первого боя. Каков будет этот бой, как сложатся обстоятельства? — было загадочно, но молодой командир ощущал в себе достаточно сил и верил в мощь боевого оружия. Фантазия, забегая вперед, рисовала яркие картины горячих боев и самоотверженных подвигов. Но здоровый трезвый ум понимал разницу между юношескими мечтами и суровой действительностью.

В последнее время Николай реже стал думать о себе. Он был командиром, и на нем лежала ответственность за жизнь людей, за боевую технику. Чувство этой ответственности было несколько ново, незнакомо.

По природе своей он не был замкнутым: воспитанный в коллективе, он никогда не переживал наедине ни радостей, ни горестей. И теперь, как никогда раньше, ему захотелось по-дружески, сердечно поговорить с близким человеком.

Но кругом все спали. Слегка похрапывал командир первого орудия сержант Погребняк, раскинув руки, скороговоркой бормотал невнятные слова ездовой Голиборода. На одной шинели лежали наводчики Митяев и Еронин. Это были опытные солдаты, они уже давно пережили полные неясной тревоги ночи перед первым боем.

Один ездовой первого орудия хлопотал еще возле своей пары. Он хозяйственно подбирал раскиданное лошадьми сено и вполголоса добродушно ворчал.

Николай встал, скрутил цыгарку и подошел к солдату.

— Что, все кормите? — спросил он.

— Ничего не поделаешь: Пуля у меня очень уж неспокойная: разбросает свое сено и тянется к Быстрому: он и не наедается. Приходится вставать и кормить.

Надо, конечно… А скажите, вы давно на фронте?

— С самого начала. Как немец подошел к Днепру, так меня и мобилизовали. Так что с сорок первого…

Николай видел, что ездовой непрочь был поговорить со своим новым командиром.

— А страшно было в первом бою? — спросил Николай, с любопытством всматриваясь в малознакомое лицо солдата.

— Как вам сказать? — не сразу ответил ездовой. — Оно, известно, спервоначалу не очень весело, но, знаете, на войне, как и на работе: задание или там приказ надо выполнять. В первом бою, помню, мне командир говорит: «Бери, Гарпеyко, пулемет и айда на левый фланг — не дай немцам обойти». Я и побёг. Отбивался до ночи, а немцев не пустил… Было страшно, да еще как…

Николаю понравился этот пожилой бывалый солдат, его простодушная непосредственность, добросовестное отношение к своим солдатским обязанностям. После короткого молчания он снова спросил:

— Гарпенко, а где ваш прежний командир взвода?

— Лейтенант Кузьмин? Он погиб под Николаевкой…

Гарпенко замолчал, глядя вдоль пустынной улицы, где край неба над селом вспыхивал мутным отсветом зарниц. В ночной тишине доносились глухие залпы артиллерийской батареи. Эхо далекого боя то нарастало, то вновь замирало.

— Лейтенант Кузьмин был хороший командир, — продолжал Гарпенко. — Смелый был. Воевать умел и нас приспособил… А вот погиб нелепо…

— Как же это?

— Наступал наш батальон на Николаевку. Хорошее было село — на бугре, посреди чистого поля. Мы поддерживали пехоту, а пехота залегла и не поднимется: сечет немец пулеметами, нет никакого тебе продвижения. Вот лейтенант и говорит Погребняку: «Ты смотри тут, а я пойду к кургану, понаблюдаю, откуда это он стреляет». А пули так и визжат в воздухе. Мы говорим: «Пригнитесь, товарищ лейтенант», — а он не слушает и идет во весь рост. Гордый был, не хотел на виду у нас пулям кланяться. Ну, смотрим — схватился за грудь, упал. Мы с Семеном Ерохиным — он тогда еще вторым номером был — бросились к нему, да поздно: уже мертвый.

Солдат умолк, протяжно вздохнув, и погодя прибавил:

— Конечно, как говорится — на людях и смерть красна, но все же эта смерть никудышная.

Разговор свелся к теме о смерти, чего не любил Николай. В свои двадцать лет он редко думал о ней, и хотя знал о ее зловещем касательстве к его солдатской судьбе, почему-то считал, что воевать ему придется долго. Гибель его предшественника неприятно подействовала на Николая, и он с горечью думал, что вот такая смерть не оставила даже хорошего воспоминания в сердцах его солдат.

«Смерть тоже должна быть красивой, как и жизнь, как и борьба», заключил про себя Николай.

Огненные отблески на горизонте стали шире, гул артиллерии усилился. Где-то слева заухала дальнобойная батарея, и весенняя ночь встревожилась и насторожилась…

Так и не пришлось тогда уснуть командиру взвода Николаю Бережному. Прибежал связной от командира батальона и, торопясь, передал приказание стягиваться в батальонную колонну на западном выезде из села.

Сонное прежде село огласилось шумом поднятых подразделений, окриками командиров. По улице метались связные, телефонисты сматывали связь, съезжались обозники.

Когда взвод Бережного выехал на западную окраину, батальон был уже в сборе. Поднятые по тревоге солдаты собрались наспех и теперь, стоя в строю, перевязывали скатки, поправляли обмотки, терпеливо ожидая команды, привычные ко всему.