Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9

* * *

Возле Люси, переминаясь с ноги на ногу, стоит Попов.

— Товарищ Люся, тебя много, много проси хочу. Люся поворачивается к нему.

— Ну что, Попов? Говори.

— Жена много, много числа письма не пиши. Надо документ штаб пиши. Печать ставь. Почему не пиши? Сельсовета проси.

— Запрос, значит, послать? — внимательно слушая его, догадывается Люся.

— Так, запрос послать.

— Хорошо, Попов. Я завтра в штаб схожу. Скажи мне твой адрес.

Попов опускается рядом на колени.

— Якутия. Район Оймякон.

— Хе! — с полным ртом говорит Лешка. В руке он все-таки держит пайку. — Испугался, что жена того… с шаманом закрутила, — и хохочет.

— Ну брось ты, Задорожный, — говорит Люся. — Все шутишь…

— Жена нету ходи шаман, — обижается Попов. — Шаман мало, мало Якутия, — говорит он, делая в слове «Якутия» ударение на «и».

— Не слушай ты его, Попов. Я сделаю, как надо.

— Ну, дочка, садись с нами, — приглашает Люсю Желтых. Люся, однако, встает.

— Нет, нет. Вы ешьте. Я уже.

Она застегивает на боку сумку, но вдруг останавливается.

Взгляд ее падает на Лукьянова, который смирно сидит напротив.

— А вы, Лукьянов, акрихин весь выпили?

— Раза на два еще осталось, — тихо отвечает Лукьянов.

— Это мало. Я вам еще дам. Только не выплевывать.

— Ха! Выплевывать! — хмыкает Лешка. — Из таких пальчиков! Я бы полмешка съел. Вот только никакая холера не берет. Хоть ты плачь, — говорит он, уплетая хлеб и уставясь взглядом на Люсю. — А поболеть так хочется!..

— Ну и шутник ты, Лешка. Насмешник, — легко говорит Люся.

* * *

На палатке уже все готово. Пять паек хлеба лежат в ряд, стоит круглый котелок с кашей, рядом плоский — с чаем.

Желтых прячет в карман нож и прикрикивает на хлопцев:

— Ну, чего ждете? Калача? А ну, налетай!

— Налетай, подешевело! — поясняет Лешка.

Попов и Лукьянов важно берут по пайке, Лукьянов внимательно оглядывает свою и не спеша откусывает. Лешка пододвигает поближе котелок и говорит Люсе:

— Люсек, айда ко мне. На пару, так сказать, и так далее.

— Нет, вы ешьте. Мне еще во второй батальон нужно.

— Успеется. Второй батальон — не волк. В лес не уйдет.

Садись.

Люся обходит палатку, чтобы уйти, но Задорожный вскакивает, деликатно, но настойчиво берет Люсю за узенькие плечи и ведет к своему месту.

А мы с Кривенком, словно забытые, мрачно сидим на бруствере. Кривенок перетирает в песок комья земли. Я стараюсь ничем не выдать волнения, но мои руки сами нервно сжимаются на коленях.

Люся, однако, послушно садится рядом с Лешкой. Лешка подвигает ей хлеб, оборачивается.

— Эй ты, Кривенок! — грубо окликает он. — Не ешь — дай ложку!

— Пошел к черту! — тихо, но зло отвечает поникший Кривенок.

— У, жмот!.. Лозняк, есть ложка?

Опешив, я не сразу реагирую на его вопрос. Затем медленно вытаскиваю из кармана ложку, встаю и делаю шаг к Люсе.

Но Лешка подскакивает ко мне и вырывает ложку. Свою отдает Люсе.

— Ну, я только попробовать, — смеясь, говорит Люся. — Коль уже вы такие гостеприимные.

— Мы? Ого! Мы парни на все двести! Светлые головы, золотые руки.

— Руки! Скажи: языки, — поправляет его Желтых. Командир зачерпывает из котелка полную ложку и бережно несет ко рту, подставив хлебную пайку. Деликатно, дождавшись, когда зачерпнут соседи, заносит свою в котелок Лукьянов. Спокойно, сосредоточенно ест Попов. Загребая побольше в ложку, с полным ртом усердно работает челюстями Лешка.

Час от часу все хуже. Едва сдерживая себя, я твержу: ну вот и дождался! Вот и пришла!.. Уходи скорее!.. Иди отсюда!.. Почему ты так поддаешься ему? Что за гнусная покорность? Эх ты!.. Но я все молчу. Разве я имею права на нее? Мы все для нее одинаковы, и я, страдая, понимаю это.

— А каша будто и ништо. Питательна, — рассудительно говорит Желтых. — Ну что там слышно, в тылах? — обращается он к Люсе. Почему это наступать застопорили — не слышала?

Люся пожимает плечами.

— Куда спешить? Успеется. Нанаступаешься, — говорит Лешка.

— Много ты понимаешь. Успеется! До Берлина еще вон сколько.

— А зачем до Берлина? Мы до границы.

— До границы? А остальное кому?

— А наше какое дело? Нам больше всех надо, что ли? После паузы Желтых замечает:

— Мало, видать, в твоей «Динамо» политзанятий проводили. Скажи ему, Лукьянов, докуда воевать.

Задорожный выжидательно ухмыляется про себя, не забыв о котелке с кашей. Лукьянов, дожевав, тихо говорит:

— Конечно, вы правы. Придется освобождать и Европу. Иначе нельзя. Историческая необходимость, что делать?

— Ну что ж, — неожиданно смиряется Лешка. — Орденов и заработаем… Я согласен!

Пошевеливая усами, Желтых исподлобья поглядывает на него, Люся слушает, изредка черпает из котелка, потом оглядывается и замечает меня с Кривенком.

— Что же это: я ем, а хлопцы голодные.

— Не помрут, потерпят! — бросает Лешка.

— Ну как же! Идите кушать, ребята, — зовет Люся.

— Сиди, говорю! Они не голодные. Лозняк, ты голоден, что ль?

— Сыт! — кусая губы, зло говорю я.