Поваренная книга Мардгайла

— Нет, дед не видел. Он был слепой. Там же на Камчатке, — сердито продолжила Ксюша, председатель Анапкинского сельсовета рассказал отцу, что как-то вышел вечером с женой на берег посмотреть, не сорвало ли с якорей ставной невод, и увидел на берегу мертвую морскую корову. Огромная, тяжелая, пасть распахнута, чайки орут над трупом. Такое нельзя не заметить. И пахла как… — Ксюша брезгливо оттянула топик. — Ну, побежали они за людьми, а прилив там мощный. Унесло капустника.

— А жена председателя?

— Что жена?

— Он не слепая была?

— Нет, она не слепая. Она все видела. — Ксюша смотрела на меня почти злобно. — А два года назад отец получил радиограмму от начальника лаборатории плавбазы «Советская Россия». «У мыса Наварина наблюдаем совершенно неизвестное животное, — отстучал отцу начальник лаборатории. — Немедленно пришлите описание стеллеровой коровы».

— Ну и как?

— Похоже, настоящего капустника видели.

— Поздравляю.

— Это с чем еще? — подозрительно посмотрела Ксюша.

— Как с чем? Выходит, не совсем вымерла северная маната, да?

— Если бы! — жалобно выдохнула Ксюша и прижала руки к груди. — Никого там не поймали. И не нашли никаких следов. Сахалинские биологи туда специально ездили. Исследовали весь берег, даже на морское дно спускались в гидрокостюмах. Совсем никого не нашли.

9

Палый должен был вернуться с заставы вечером.

Обозленный агрессивными жалобами Ксюши, беспричинными рыданиями Маришки, глупым и порочным подмигиванием Серпа Иваныча, я собрал свой маленький нелепый отряд и погнал его на Западную Клешню, глубоко врезающуюся в пролив Дианы. Поднимались мы на гору метрах в трехстах восточнее ледяной пещеры, где обляпалась Ксюша. В пещеру я решил заглянуть на обратном пути. Тяжелый возраст. Маришка пыхтела, отирала пот с нежных горящих щечек. Обсыпанная рыжей бамбуковой пыльцой Ксюша отставала. Только Серп Иваныч радовался:

— Я, Маришка, клянусь. Я с птичьего базара русалку совсем вблизи видел.

— Ну и что? — печально огрызалась Маришка.

— Так и торчали у нее груди. Как у тебя.

— Откуда тебе знать, как они у меня торчат?

Я не вмешивался в их перепалку.

Солнце. Ни ветерка. В небе голубизна, ни облачка.

Только мрачная гора Уратман безмолвно играла нежными колечками тумана.

Но с восточной стороны уже вдруг страшно, безмерно открылся океан — не имеющая границ и горизонтов чудовищная масса, веками подмывающая скальные берега. Сдувая с толстых щек рыжую пыльцу Маришка невольно выдохнула: «Как красиво». И вытерла невольные слезы. А я подумал: «И в такой вот огромной чаше солёной воды не нашлось места какой-то морской корове?» Жаль, Ксюша не слышала моих благородных мыслей. «Ей замуж надо, — подумал я, глядя под упрямо пригибающийся под ее красивыми ногами бамбук, — а то вся эта чепуха со всякими запахами и с кривой массивной челюстью испортит ей жизнь».

Только на плече горы я понял, какого свалял дурака.

Острова есть острова, особенно Курильские, здесь нельзя верить цвету неба.

Чудовищная, исполинская стена тумана надвигалась с океана. Полураздетые девчонки и одна штормовка на четверых — вот все, что мы имели. Ни воды, ни тепла. И по склону в один час вниз не спустишься, потому что крутизна, бамбук торчит пиками. До меня дошло, что сейчас упадет влажный туман, и тропа в одно мгновение станет невидимой, непроходимой. Потому и крикнул Серпу: «Давай вниз!» И он спорить не стал. Он лучше всех понимал, чем грозит нам ночевка в тумане. И Маришка, так же не споря, двинулась вслед за ним. «Протеина в Маришке больше, — чем мозгов, с нежностью подумал я. — О Ксюше такого не скажешь».

А исполинские белые башни, отражая солнечный свет, надвигались с океана на остров абсолютно бесшумно. Они теперь были выше горы Уратман, выше далекого пика Прево. Они достигали небес, и я знал, как холодно и темно станет, когда эти невероятные блистающие на солнце башни обрушатся на заросли бамбука.

— Торопись! — крикнул я.

Серп выплюнул недокуренную сигарету.

— Меня из-за вас еще судить будут, — для убедительности добавил я.

— Это почему? — испугалась Маришка.

— Две глупых практикантки и старый придурок. Не дай бог, с вами что случится. Из тюрьмы не вылезу. Ты, небось, еще девственница?

— А я виновата? — зарыдала Маришка.

И в этот момент обрушился на нас влажный холодный туман.

— Как в леднике у Палого, — глухо пискнула где-то рядом Ксюша. Я машинально повел рукой и натолкнулся на теплую грудь Маришки. Убирать не хотелось. Серп, кажется, не преувеличивал.

— Ксюша, ко мне!

— Что я вам, собака? — отозвалась невидимая Ксюша.

— Держись рядом, а то вылезешь на обрыв. Костей потом не соберешь, — зря я ей напомнил про кости. — Серп, держи ее.

— А за что держать?

— За что поймаешь, за то и держи.

Возня. Влажный звук пощечины.

«И все они умерли, умерли, умерли…»

Меня от этого плачущего голоса мороз пробрал.

— Кто это там бормочет? — заорал я.

«И все они умерли, умерли…» — шептала Маришка.

10

К счастью, она ошиблась.