Поваренная книга Мардгайла

Шынкарь, демонстрируя немалую сноровку, перелил содержимое меха во флягу — надо сказать, размер фляги он угадал очень удачно, вот что значит наметанный глаз. Остатки драконова пойла Сава вылил в корчажку, а последние несколько капель стряхнул на стол. Критически поглядел на скромную лужицу и плеснул еще из корчажки.

— Манька, огня!

Манька метнулась к очагу и вернулась с зажженной лучиной.

— Проверим, крепка ли! — заявил шынкарь и поднес огонек к каплям на столе. Те занялись не хуже соломы на ветру.

— Во как! — изумился Сава. — Ее что, из горючего масла гонят? Манька, воды! — И пробубнил под нос: — Неровен час еще пол займется…

Манька, повинуясь жесту Савы, залила огонек на столешнице, а Сава тем временем осторожно поводил носом над корчажкой. Нос, пористый и пятнистый, походил на носок старого растоптанного чобота.

— Осторожно, крепка, зараза! — честно предупредил Панас.

Шынкарь отмахнулся — мол, не учи ученого! — и секундой позже отхлебнул. Глаза его округлились еще во время первого глотка, а всего глотков Сава сделал три, прежде чем выронил корчажку и схватился за горло.

— Манька! Рассолу! — просипел он с таким видом, будто вознамерился прямо тут, на месте, упасть и помереть.

Панас Галушка очень шынкаря в данную минуту понимал.

— Я ж тебе говорил: крепка, зараза!

Сава, стоя на коленях, судорожно хватал ртом воздух: ни дать ни взять — карась на берегу.

Подоспела Манька с ковшом рассолу. Сава схватился за него, как утопающий за щепу, мигом выхлебал, жадно и шумно, облился, но к жизни таки воспрял.

— Холера! — сказал он. — Это ж не горилка, это ж огонь?

Панас, решив ковать железо пока горячо, хитро подкрутил ус и коротко осведомился:

— Берешь?

— Беру, хай им всем грець! — Сава вскочил. — Все беру! Еще будет?

— Будет, Сава, не серчай! Двадцать монет как с куста! И даже не думай торговаться, а то Трындычихе продам. Или Грицаю.

Упоминание главного конкурента, держащего шынок с названием «Зеленый гай», вразумило Саву. Он протянул Панасу лопатообразную ладонь и заявил:

— По рукам!

Секундой позже он возопил:

— Манька! Флягу в комору!

А сам полез в карман широченных шаровар. Монеты божественно звякнули.

Одну монету Панас без зазрения совести пропил — там же, у Савы. На пятнадцать несколькими часами позже купил у Кондрата Чверкалюка по прозвищу Куркуль семь пузатых овец и два барана; а еще за монету выторговал половину забитого утром бычка. Куркуль бурчал, что его грабят средь бела дня. Панас ухмылялся. Он-то прекрасно понимал, что бычка всяко пустили бы на колбасу или в коптильню, причем за те же деньги, ибо пора стояла сытная и изобильная. Заскочил к дядьке на хозяйство, думал позычить одноосный воз (не на себе же полбычка тащить!). Однако воза во дворе не было, а дед Тасик посоветовал смастерить из пары жердей волокушу. Сказано — сделано, благо дед, в свое время мастер на все руки, умело руководил процессом. Сообщив деду, что в «Придорожном» наливают чертову горилку крепче всякой крепости, Панас взобрался на впряженную а волокушу кобылу, гаркнул на овец и отправился к драконьей лощине, куда прибыл на самом закате.

Мораннонед встретил его, застывши от изумления.

— Что? Уже продал? — спросил он, едва Панас приблизился к пещере.

— А то! Во, гляди, овечки! Если не сожрешь всех разом, к весне они еще и ягнят принесут.

— Хм, — дракон, казалось, задумался. — А это мысль! Только придется, пожалуй, пастуха нанимать. Будет свое стадо, проблема питания решится…

— На, харчи пока вот это, — Панас спрыгнул с кобылы и откинул рядно с полутуши бычка. — Хватит пока?

— Вполне! — заверил дракон, выйдя из недолгой задумчивости. — Только испечь надо. Тут черемша где-то росла, нарвать, что ли?

Видать, дракон не только сырым мясом питался. Впрочем, накануне он ведь угощал Панаса бараном на вертеле, так что, если бы не смутные с похмела воспоминания, к этой нехитрой мысли Панас мог бы и раньше придти.

— Еще и денег немного осталось, — сообщил Панас дракону. — Три монеты. Одну я того… уж не обессудь… пропил.

— Пропил? — удивился Мораннонед. — Я ж тебе давал спирту на дорожку.

— Спирт в дорожке и кончился, — вздохнул Панас. — Должны же мы были с шынкарем сделку обмыть?

— Да я не в претензии, — дракон выразительно выставил передние лапы. — Пропил, так пропил. Эти три монеты можешь тоже себе оставить. Будем их считать менеджерским гонораром.

— Кстати, — заметил Панас. — Ежли твою горилку разводить травными настойками — такое питье получается, что мамку родную продать можно!

— Так вы с шынкарем мой спирт пили?

— Уже не твой, — ухмыльнулся Панас. — После сделки ить пили. Стало быть, Савы спирт. Но его, родимого, его… Только говорю ж, разводили.

Дракон схватился передними лапами за голову:

— Нет, я сейчас умру! Спирт продать, а деньги пропить! Только люди так могут!

В следующий миг Мораннонед рухнул, поджав хвост, на спину и комично заболтал в воздухе лапами. Из пасти его вырывались шальные клубы дыма; попутно дракон издавал гулкие раскатистые звуки, отдаленно напоминающие человеческий смех.

Панасу почему-то было совсем не обидно.