Поведай мне свои печали…

— Вдова Фрай уверяет, что да. Говорит, посидела с ним — заботы вроде как улетучились.

— Святая правда, Сэм?

— Святая правда.

Доктор Абель разволновался. Он опять схватил меня за рубаху.

— Ты что, не видишь, что на нас свалилось? — чуть не закричал он на меня.

— На нас? — переспросил я.

Он не обратил на это внимания.

— Величайший психиатр, — изрек док, — какого когда-либо знал мир! Крупнейший вклад в психиатрию с самого начала времен! Понимаешь, к чему я клоню?

— Пожалуй, понимаю, — сказал я, хотя не понял ровным счетом ничего.

— Больше всего, — изрек док, — человечество нуждается в ком-то или в чем-то, на кого или на что можно перевалить свои заботы. В ком-то, кто одним магическим касанием изгонит все тревоги. Суть дела тут, разумеется, в исповеди — в том, чтобы символически переложить свою ношу на чужие плечи. Один и тот же принцип срабатывает в церковной исповедальне, в профессиональной психиатрии и в дружбе — дружба глубока и прочна лишь тогда, когда на плече у друга можно поплакаться…

— Док, вы правы, — сказал я, начиная помаленьку соображать что к чему.

— Беда в том, что принимающий исповедь тоже человек. И по-человечески ограничен, и тому, кто исповедуется, это известно. Исповедник не в силах гарантировать, что сумеет разделить любое несчастье, любую страсть. А здесь перед нами нечто принципиально иное. Пришелец — существо со звезд, не связанное человеческими предрассудками. Из самого определения следует, что он в состоянии принять любые печали и вобрать их своим нечеловеческим естеством…

— Док, — завопил я, — если бы вы заполучили Вильбура в лечебницу!..

Док мысленно потирал руки.

— Именно об этом я и подумал.

С каким удовольствием я дал бы себе пинка под зад за свой неумеренный восторг! Теперь я сделал все, что мог, лишь бы вернуть себе утраченные позиции.

— Не знаю, док. С Вильбуром, наверное, не сговориться.

— Ну что ж, давай вернемся и попробуем.

— Не знаю, — упирался я.

— Нельзя терять ни минуты. К утру слухи расползутся на много миль, и здесь будет не продохнуть от газетчиков, телевизионных фургонов и бог весть кого еще. Набегут ученые сопляки, правительственные агенты, и дело выскользнет из наших рук.

— Лучше я потолкую с ним с глазу на глаз, — сказал я. — У него, неровен час, язык с перепугу отнимется, если вы начнете путаться под ногами. А меня он знает и, может, послушает…

Как ни крутился док, как ни мялся, но в конце концов согласился.

— Я подожду в машине, — предложил он. — Если понадоблюсь, позовешь.

Хрустя гравием, он ушел по дорожке к своей машине, а я возвратился в дом.

— Лестер, — обратился я к роботу, — мне необходимо поговорить с Вильбуром. Это очень важно.

— Никаких грустных историй, — предупредил Лестер. — На сегодня с него хватит.

— Нет-нет. У меня к нему предложение.

— Предложение?

— Сделка. Деловое соглашение.

— Ладно, — сказал Лестер. — Я его подниму.

Поднять его оказалось не так-то просто, но в конце концов мы вынудили его проснуться и сесть в постели.

— Вильбур, слушай меня внимательно, — начал я. — Я тут припас кое-что специально для тебя. Есть такое место, где всех терзают страшные заботы и ужасающие печали. Понимаешь, не некоторых, а всех без исключения. Эти люди настолько озабочены и скорбны, что не могут жить с другими вместе…

Вильбур выбрался из постели и, покачиваясь, встал на ноги.

— В-веди м-меня туда немедля, — произнес он.

Я толкнул его обратно на кровать.

— Это вовсе не так просто. Туда нелегко проникнуть.

— Но вы как будто сказали…

— Понимаешь, у меня есть друг, который может это для тебя устроить. Но, пожалуй, потребуются деньги…

— Приятель, — заявил Вильбур, — денег у нас вагон. Сколько тебе нужно?

— Трудно сказать заранее.

— Лестер, передай ему деньги, чтобы он обо всем договорился.

— Хозяин, — воспротивился Лестер, — не знаю, стоит ли…

— Сэм заслуживает доверия, — заявил Вильбур. — Он не хапуга. Он не потратит ни на цент больше, чем необходимо.

— Ни на цент, — пообещал я.

Лестер отворил дверцу у себя на груди и вручил мне пачку стодолларовых купюр, а я кое-как запихал ее в карман.

— Ждите меня здесь, — объявил я им, — пока я не повидаюсь со своим другом. Я скоро вернусь.

И я быстренько занялся сложением и вычитанием, теряясь в догадках, какую же сумму можно вытрясти из доктора Абеля. Не мешает сперва заломить побольше, чтобы было что уступить, когда док примется рычать, стонать и плакать и напоминать мне, что мы с ним старые друзья и что он всегда ставил мне бутылку на рождество и еще одну на пасху.

Я собрался уже выйти из комнаты — и остолбенел.

В дверях стоял второй Вильбур. Хотя, едва я пригляделся к нему попристальнее, сразу уловил и некоторую разницу. И не успел новый Вильбур и слова вымолвить, не успел и шагу ступить, как я испытал тошнотворное чувство, что все покатилось вкривь и вкось.

— Добрый вечер, сэр, — сказал я. — Очень мило с вашей стороны заглянуть ко мне.

Он и ухом не повел.

— Я вижу, у вас гости. Прискорбно, но придется разлучить их с вами.