Повелитель баталий

– Может и взорваться, если так швырять, – холодно сказал Хортия, повернулся к дагестанцу и спросил: – Взорвался контейнер, полученный от нас? Этого быть не может, если его не бросали на камни. В контейнере боеголовка для гранаты. Мы предупреждали, что с ней надо обращаться осторожно. Она взорвалась?

– Да. Мы шли цепочкой. У ведущего рюкзак взорвался. Все отравились. Я один успел отбежать. Дайте антидот.

– Что еще было в рюкзаке? Что там могло взорваться?

– Откуда я знаю. Дайте антидот.

– Откуда у меня антидот? Я не врач и не ученый, а военный. Я знаю только, что при отравлении обычно делают укол атропина. Могу помочь. У меня есть с собой. – Хортия тоже перешел на русский язык.

Так они с дагестанцем понимали друг друга без переводчика. Общаться напрямую всегда легче, чем через посредника.

– Делай быстрее. Я отравлен.

– Если бы ты был отравлен, то уже свалился бы мертвым. В первую очередь поражаются органы дыхания и нервная система. Конечно, как то, так и другое у тебя ни к черту, но это не от газа, а от природы и жизни. Готовься к уколу.

Дагестанец быстро обнажил волосатый торс.

– Штаны можешь не снимать. Укол буду делать в руку, в вену.

Хортия приготовил шприц. Укол он сделал ничуть не хуже, чем квалифицированный медицинский работник. Дагестанец сразу почувствовал себя спокойнее.

– Атропин помогает? – спросил он. – Или лучше настоящий антидот?

– Антидот тебе могут ввести только в лаборатории. Там есть врач. Беги туда.

Есть у врача антидот или нет, майор не знал. Просто ему хотелось побыстрее отделаться от этого мнительного дагестанца, считающего, что он отравлен. Если бы данный субъект попал в зону поражения, то там и остался бы.

– Где это произошло? – спросил Хортия.

– На тропе. В паре километров отсюда.

– На карте показать сможешь?

– Смогу. Где карта?

Хортия обратился к полковнику Костатидосу, и тот развернул перед дагестанцем свой ноутбук. Майор тоже глянул на монитор, чтобы запомнить место.

– Понятно. Беги быстрее в лабораторию. Скажешь, я прислал. Тогда тебе антидот поставят. Да я сейчас сам врачу позвоню.

Хортия осмотрелся, проводил взглядом убегающего дагестанца и отошел в сторону, чтобы разговаривать без свидетелей. Он набрал номер лабораторного врача и объяснил ему ситуацию.

– Если бы этот человек был отравлен, то он не сумел бы пробежать два километра, – заявил тот. – Зачем антидот тратить?! У меня всего несколько ампул.

– Я тоже так думаю. У него даже миоза[13] не заметно. Поставь ему атропин. Я уже колол. Пусть думает, что за его жизнь борются. Так ему легче станет. Или снотворное введи, чтобы успокоился. Я потом позвоню, узнаю, как у вас дела. – Хортия закончил разговор и убрал телефон в карман.

Полковник Костатидос демонстративно посмотрел на часы. Да, следовало спешить. Неизвестно было, когда кабаны уйдут в Россию. Чаще всего они отправляются в путь ночами, как настоящие нарушители. А темноты следовало ждать уже вскоре.

– Обходим место заражения, – скомандовал майор. – Идем быстро, потому что придется еще полчаса потерять на обход.

– Зарин может уже выветриться, – предположил полковник.

– А может и не выветриться, – ответил майор. – В боеголовках бинарные заряды. В трех в качестве стабилизатора устойчивости добавлен трибутиламин, в остальных – диизопропилкарбодиимид. Это увеличивает стойкость на несколько часов.

– Чем отличаются друг от друга эти стабилизаторы?

– Первый из них давно испытан и применяется во многих странах, где есть химическое оружие. Но он слишком активный. Потому заряд приходится хранить в хрупком стекле. Второй куда более современный. Он позволяет держать газ в алюминиевом контейнере. Но хватит разговоров. Идти следует быстро. Не будем сбивать себе дыхание.

Эпилог

Я с детства не любил охотников. Стрелять в живое существо, которое не понимает, за что его убивают – это выше моего понятия. Человек обычно знает, за что его могут лишить жизни, и рискует, надеясь, что сумеет уцелеть. У животного выбора нет.

Правда, потомственному охотнику младшему сержанту Чубо я своих мыслей на этот счет не высказывал. Незачем хорошего человека обижать. Тем более что убедить его в своей правоте я никогда не сумею.

Но со снайперской винтовкой в руках я сам себя порой ощущал охотником. Признаюсь, мне неприятно было стрелять в людей. Пуля снайпера – это всегда то, чего не ожидают. Но я находился в армии, причем служил в частях, которые всегда находятся, грубо говоря, на войне. По крайней мере, в последние десятилетия. Короче говоря, всю мою жизнь на сегодняшний день спецназ ГРУ дерется.

Я обязан был выполнять свой долг, понимал, что если не убью врага, то он лишит кого-то жизни. Пусть даже не моих близких, совершенно посторонних людей. Но человек обязан чувствовать и чужую боль. Только тогда он остается человеком.