Повелитель четверга. Записки эмигранта

А Мишенька мгновенно перенесся из своего вагона то ли в сарай, то ли в средневековый крестьянский дом где-то в Шотландии или Дании. Протер глаза, поморгал, пощипал себя за подбородок.

Видение не пропадало…

В средних размеров комнате под дырявой покатой крышей танцевали мужчины и женщины, одетые в короткие рубахи без рукавов. Музицировал сам дьявол. С рогами и копытами. В короне. Бешено дудел в свою волынку. Мордой он почему-то напоминал императора Нерона. Перед дьяволом стоял комод, очевидно выполняющий функцию алтаря. На нем лежали мертвые грудные дети, листья и плоды белладонны, сушеные мухоморы и какие-то подозрительные кости.

Освещали комнату черные свечи, находящиеся в руках у покойников, лежащих в поставленных вертикально гробах. На поперечных балках крыши висели повешенные. С горящими свечками в руках. На алтаре горела толстая синяя свеча в форме мужского полового органа.

Особенно рьяно отплясывали: дед с огромной бородой, явно страдающий приапизмом, его блондинистая подруга лет сорока, смахивающая на Аниту Экберг, старая ведьма с открытой черной грудью, прыгающей как два мячика, и ее партнер – болезненно худой лекарь в кипе. Из-под его рубашки вылезал длинный темный хвост.

Все четверо перестали танцевать, когда увидели неожиданно появившегося перед ними Мишеньку. Обступили его, обмениваясь удивленными взглядами и восклицаниями. Остальные продолжили пляски.

Для начала они, хохоча, сорвали с Мишенки одежду. Потом закрутили его как юлу. Дождались, когда он придет в себя, расцеловали и помазали ему плечи, лоб и губы какой-то зловонной мазью. После чего подвели к дьяволу и жестами объяснили, что он должен поцеловать нечистого в анус.

Дьявол поднял и раздвинул свои ослиные ноги. Гениталии его были похожи на гениталии коня.

Мишенька не хотел целовать его густо заросшую черной шерстью красную дырку. Упирался как баран. Тогда все четверо завернули ему за спину руки. Особенно старался дед-приап. Ведьма впилась Мишеньке в мошонку своими длинными нечистыми ногтями. Лекарь истово читал заклинания и тряс хвостом. Блондинка-экберг щекотала Мишеньке своими длинными волосами низ живота и промежность.

Дед подвел голову Мишеньки к заду дьявола. Затем толкнул его коленом и Мишенька ткнулся-таки губами туда, куда хотели его мучители.

И тут же все вокруг Мишеньки изменилось.

Затихла дьявольская волынка. Исчезли ужасная комната и ее обитатели.

Голый Мишенька стоял один на вершине высокой дюны в пустыне и, запрокинув голову, смотрел на небо.

Звезды маняще мерцали в глубине бесконечной вселенной.

Спиральные галактики медленно вращались и разбрасывали вокруг себя светящийся пух.

В середине Млечного пути парила величественная Черная дыра, напомнившая Мишеньке анус дьявола.

Оргия

Перед тем как уволиться со склада типографских машин, я еще раз посетил подземелье. Не смог отказать себе в этом удовольствии. Что из этого вышло – судите сами.

Открыл люк и спустился по винтовой лестнице. Без приключений.

Включил свет.

В зале было тихо. Пусто. Одиноко. Тоска…

Вроде как ты пришел в театр, а там – никого, ни в коридорах, ни в зале, ни на сцене. И ты стоишь один, теребишь ненужную программку, гладишь подушечками пальцев велюровую обивку кресла, грустно смотришь на пустую сцену и мечтаешь о пышных декорациях, головокружительных коллизиях и оркестре, играющем веселую музыку. Но нет, тишина колет тебе барабанные перепонки, пустота сосет под ложечкой, мечты о театральных радостях постепенно испаряются, и ты понимаешь, что это конец. Конец твоего пути. Но это не приносит тебе облегчения, ведь скоро из-за шкафа выпорхнет огромная моль и проглотит тебя и вместе с тобой все, что ты еще любишь.

Не успел я как следует пожалеть самого себя, как ко мне подошли двое неизвестно откуда взявшихся диккенсовских мальчуганов с грязными лицами. Нищих или бродяг. Они приволокли с собой комичный старомодный велосипед, положили его рядом со мной на землю и убежали, давясь от смеха и жестикулируя. Дошли до стены зала и прошли сквозь нее. Шаги их скоро затихли.

Взгромоздился на велосипед (шершавое седло тут же начало натирать мне промежность) и поехал за ними. Решил таранить стену… разогнался, закрыл глаза…

Стена пропустила меня сквозь себя, как ломтик сыра – иглу.

Я очутился на улице города, чем-то напоминающего Оксфорд, знакомый мне по открыткам из коллеции дальнего родственника жены, выездного оперного певца с известной фамилией, заядлого филокартиста, у которого мы один раз ужинали. Родственник, плотоядно посматривая на Нелю, после обильной трапезы хвастался нам своими богатствами. Среди прочего показал английские открытки, рассказал о концертах в Оксфорде и Кембридже и сногсшибательных аплодисментах, которыми наградила его тамошняя интеллектуальная публика. Будто бы сама королева и герцог Эдинбургский приезжали из Лондона… королева во время концерта прослезилась и подарила ему медальон. Медальон этот королевский, впрочем, певец нам почему-то не показал. Намекал на какие-то тайны…