— Пошла к себе!
Девушка перевела диковатые глаза на отца и попыталась возразить:
— Но, отец…
Мужчина, не дослушав, прокричал ещё громче:
— Я сказал, иди к себе!
Девушка тут же подскочила и на рефлексах выполнила приказание отца, покинув полигон. А глава рода, бросившись к своему безсознательному сыну, упал на колени и приподнял его голову с пола.
Затем, крикнул лекарю:
— Семён, что с ним?
Семён Михайлович тоже подскочил к парню и начал водить светящимися зелёным руками над его телом, и чем дольше он это делал, тем сильнее хмурились его брови.
— Не томи, что там?!!
Лекарь погасил свет на своих ладонях и посмотрел в глаза главе рода:
— Все магические каналы в лоскуты… мне жаль…
Николай Фёдорович покачал головой:
— Не может быть! Проверь ещё раз!
Лекарь тяжело выдохнул:
— Николай Фёдорович, Вы же понимаете, что сотворив такое заклинание, он и не мог сохранить магические каналы в целостности. Это заклинание было уровня богоподобного. Неподготовленные магические канали даже в теории не могли бы такое выдержать… — он посмотрел в глаза главы рода, — Заклинание, фактически, убило Вашего сына, мне жаль. Я, конечно, постараюсь обезболить его и привести в лазарете в чувство, чтобы вы могли попрощаться… Но Вы и сами знаете, что с такими ранами в энергетической структуре выжить практически невозможно. — Лекарь слегка коснулся руки Николая Фёдоровича и, как и всегда, сказал хоть и жестокую, но правду. — Мальчик умрёт от боли.
Отец погладил чуть наметившийся ёжик волос на голове своего сына,и сжал кулак с такой силой, что тот побелел:
— Я только что заново обрёл своего сына… Постарайся сделать всё, что возможно!
Лекарь поклонился:
— Обязательно! Но обнадёживать Вас не буду. Ведь с такими энергетическими ранами смерть наступает в девяносто девяти и девяти процентах случаях… А тот ноль один процент — скорее всего, просто байки.
— Знаю! Делай!
Лекарь молча подхватил тело парня на руки и вышел из полигона, оставив главу рода так и сидящим на своих коленях и бездумно смотрящим в одну точку.
Загородное имение рода Лесковых. Лазарет.
В сознание я вернулся рывком и открыл глаза.
Обвёл мутным взглядом всё вокруг, так и не поняв где именно нахожусь. Какие-то белые шторы или занавески со всех сторон, белый потолок, яркий белый свет.
Мой взгляд упал на кровать, на которой я находился.
А, всё, понятно. Это очевидно больница или что-то такое.
Прислушался к организму.
Меня всё ещё накрывала эйфория.
Уж не знаю, как так получилось, но я сроднился с ней настолько, что и правда мог вызвать в себе это чувство в любое время.
«Отключил» эйфорию и тут же почувствовал жжение, пробежавшее по всем венам моего организма. Особенно сильно жгло вены в правой руке. Да и сама правая рука болела очень сильно. Но это и не удивительно, она хоть и была обмотана бинтом, но я-то помню, что рука у меня обгорела кое-где прямо до костей.
Хмм, не, это я рано эйфорию отключил…
«Врубив» её обратно, почувствовал, как приятный холодок смывает все следы жжения в моём теле. Боль полностью прошла.
Вот, так-то лучше!
Тут же до меня донёсся звук открываемой двери, и через секунду, отодвинув занавеску в сторону, ко мне зашёл Семён Михайлович.
Он осмотрел меня встревоженным взглядом и спросил:
— Уже пришли в себя?
Вопрос был явно риторическим, так как, не дожидаясь очевидного ответа, лекарь «зажёг» зелёный свет вокруг своих ладоней и принялся водить ими над моим телом.
— Как самочувствие? Боли… сильные?
— Терпимо. Это ты про жжение в жилах?
— Да. — Он потянулся к тумбочке и достал оттуда пакет для капельницы. — Сейчас обезболим.
Я махнул рукой:
— Не надо.
И хотел подняться с кровати, но лишь только я свесил ноги с койки вниз, как Семён Михайлович расширил в шоке глаза и, бросив пакет от капельницы на пол, уложил меня руками обратно на кровать:
— Владимир Николаевич, Вам нельзя! — Затем, посмотрев на лежащий на полу пакет, нахмурился. — Ладно, новый возьму…
— Почему нельзя?
Лекарь вздохнул достаточно тяжело:
— Владимир Николаевич, если Вы… — После секундного молчания, лекарь тряхнул головой и посмотрел мне в глаза. — Вам сказать правду?
Я кивнул:
— Конечно.
— Вы почти уничтожили свои магические каналы.
Сказал и затих. Я смотрел на него, он смотрел на меня, и мы оба молчали.
Первым сдался я, подбодрив того ладонью:
— И-и-и?
— Точно! Вы же память потеряли… Тогда начну издалека…
Семён Михайлович подвинул табуретку, что стояла рядом с тумбочкой, поближе к моей койке и, усевшись на неё, продолжил: