Долгий ласковый закат жарких месяцев опустился на горы и холмы, раскрасив их в нежные розовые, лавандовые и золотистые тона. Ральднор гнал свою колесницу по малоизвестным тропкам и окольным дорогам близ Корамвиса. Но он был слишком искусным возничим — управление колесницей не занимало его ум целиком. Он правил и думал о
Амрека ожидали через три дня. С самого дня землетрясения Ральднор не приближался к Астарис. Он видел ее, как и прежде, лишь издали — движущуюся куклу на веревочках. Временами, хотя и не часто, он ощущал в своем мозгу движения ее разума, еле уловимые, как трепет крылышек мотылька. Она не доверяла ему среди чужаков — или же не доверяла себе самой. Иногда в темноте он чувствовал ее бесплотное присутствие, очень похожее на прикосновение. Но даже в эти краткие минуты контакта их мысленный разговор простирался далеко за пределы слов, в те отвлеченные, но вместе с тем доступные обоим области, которые составляют самую суть разума.
Он сходил с ума по ней, а она — по нему. Он знал это. Звезда терзала их обоих. Теперь он не звал в свою постель никаких женщин, потому что не желал никого, кроме нее. Он почти не спал, сгорая на своем внутреннем огне, как когда-то раньше. «Она снова сделала из меня жителя Равнин», — думал он. Она была девственницей. Это не удивило его — в тот короткий миг их мысленного единения он узнал всю ее жизнь. До него она никогда не желала мужчину. Теперь ее страсть была столь же всепоглощающей, как и его, но ни один из них не пытался искать другого. Они были связаны строгими правилами дворцового этикета — двое, подобных которым не было.
Как-то незаметно он очутился за озером. Тропы стали ненадежными, потом непроходимыми. Он спутал скакунов и пошел пешком. Странный инстинкт гнал его вверх. Солнце почти зашло, растекшись по вершинам гор лужицей ослепительного прощального света.
Неожиданно он наткнулся на хижину и чахлое поле. Дальше склон поднимался вверх, уходя в черноту пещеры. Он остановился, глядя туда. Ему приходилось слышать о людях, которых какая-то незримая сила приводила к краю обрыва и заставляла броситься в ущелье, на верную смерть. Что-то в черной пасти пещеры притягивало его с той же леденящей кровь неумолимостью.
Внезапно на пороге хижины показалась женщина. Похоже, она увидела его — помахала рукой и поспешила навстречу по склону. Женщина двигалась, кокетливо покачивая бедрами, но когда она приблизилась к нему, он мгновенно заметил, какая она грязная, старая, жалкая и вдобавок явно душевнобольная.
— Не хотите ли заглянуть ко мне в дом?
Не дождавшись его ответа, она в жуткой и отвратительной пародии на обольстительность приспустила платье с плеч, открыв висящее на шее ожерелье из сверкающих камней. Должно быть, она где-то украла его. Ничто ни в этой хижине, ни в ней самой не намекало на достаток, а эти фиолетовые камни… Она определенно не имела ни малейшего представления о том, какова их цена.
— Где ты нашла свое ожерелье? — спросил он. Она мгновенно прикрыла горло руками.
— У меня нет никакого ожерелья… нет-нет, никакого ожерелья!
Он приблизился к ней на полшага. Она завопила, и из хижины выскочил здоровенный верзила, лишь отдаленно напоминавший человека. Он взбежал по склону, женщина вцепилась в него, но он отшвырнул ее, и она упала лицом на иссохшую стерню.
Ральднор вытащил нож.
— Я — человек Повелителя Гроз. Берегись.
Человек-зверь остановился.
— Не стоило заставлять ее кричать, — сказал он с недоуменным упреком.
— Я ничего не сделал. Просто спросил о ее ожерелье. Это ты украл его для нее?
— Я? Нет, господин. Она дурочка, совершенно безобидная. Придется побить ее…
Услышав эти слова, женщина захныкала.
— Спроси ее, где она его взяла.
Верзила подскочил к ней и рывком поставил ее на ноги, потом взглянул на камни и ахнул от ужаса.
— Где ты взяла эти побрякушки, дрянь?
— Там… там, наверху… человек вышел, а я взяла, когда он спал.
Ральднор опять взглянул вверх, куда она тыкала, в чернильно-черную ноздрю скалы. И снова по спине у него пробежал холодок.
Была одна легенда — Эраз рассказывала ему, когда он был еще ребенком. Камень богини, Змеиное Око…
Он вынул из пояса монетку и бросил ее верзиле. А затем медленно зашагал по склону в пасть тьмы.
Почти в полночь любовники, все еще прогуливающиеся по саду, и запоздалые прохожие, идущие по своим делам, могли слышать шум проезжающей мимо колесницы. Женщины выглядывали из шафранно-желтых окошек и театрально вздыхали, ибо это Сарит проезжал по темным городским улицам.
На террасе Дворца Мира двое или трое часовых, что-то с громким хохотом обсуждавших, замерли и вытянулись в струнку. Когда он появился, у него был такой вид, что они не решились даже заговорить с ним. Впоследствии они обсудили это — наверное, какой-то наркотик наслаждения из Зарависса или женщина, оказавшаяся наконец не по зубам самому Ральднору эм Сару.
Во внутренней комнате скучал Клорис, офицер гвардии королевы. Ум Ральднора медленно шевельнулся. Он предположил, что Клорис снова волочится за Лики, но тот поклонился с вежливостью, доходящей до наглости, и сказал: