Повелитель гроз. Анакир. Белая змея

Пока Чакор радостно повторял сказанное, да еще с парой словесных украшений, меч элисаарца сверкнул слева, справа, опять слева, гремя наверху, сталкиваясь со щитом. Через три вздоха корл обнаружил, что его правое плечо оцарапано, а на левой руке наливается синяк от медного обода щита. О таких мелких повреждениях, далеко не смертельных, не принято даже упоминать. Однако любое кровотечение укорачивает время бойца на песке.

По северным трибунам прокатился сдавленный вздох, перешедший в непочтительный вой. Человек слева, не саардсинец, упал. (Судя по всеобщему ликованию, такая же судьба постигла и противника Лидийца на восточном конце стадиона). Обозленный ошибкой и мгновенно поумневший, Чакор теперь изо всех сил желал, чтобы в его жизни не было предыдущей ночи, проведенной с девицами. Из-под забрала он видел в глазах элисаарца странный свет, доказывающий, что воздержание имеет свою цену.

Затем элисаарец нанес удар, почти отделивший от тела руку Чакора.

Стремительно отступив назад, ведомый паникой и инстинктом выживания, Чакор поскользнулся на чем-то влажном. Саардсинец слева прикончил своего противника, и кровь лилась рекой. Чакор потерял равновесие и упал. Кровавый песок обжигал ему плечи, а сверху тучей навис элисаарец, смеющийся и готовый убить. Да, в пору Звезды убивают часто. — Чакор прочел это в глазах противника. А вокруг стонала и раскачивалась толпа, охваченная смертельным кровавым желанием Застис.

Когда меч противника пошел вниз, Чакор поднял щит, изо всех стараясь выдержать удар. Желание убивать столкнулось с жаждой жить. Металл щита прогнулся, деревянная основа, обтянутая кожей овара, не выдержала и подалась. Когда кончик меча показался сквозь обломки, Чакор откатился в сторону. Настроенный на убийство элисаарец, потеряв равновесие, на мгновение застыл в воздухе с застрявшим на конце меча сломанным щитом. Корл вскочил на ноги, скользя и цепляясь за что попало.

В гробовом молчании он сильно ударил склонившегося мужчину. Когда элисаарец рухнул, Чакор, который за все время своих странствий еще ни разу никого не убил, снова упал, оседлав противника, и с силой, на половину длины, вогнал свой меч в плоть, мышцы и бьющееся сердце.

Саардсинец умер, содрогнувшись, но не издав ни звука.

Трибуны неистовствовали. Проклятия и женские шарфы осыпали Чакора, пока он вставал — дикий, одержимый, беззащитный. Глядя на восточный конец стадиона, oh подхватил щит элисаарца и кинулся бежать между сражающимися парами, потрясая окровавленным мечом и выкрикивая имя того, кого желал.

Лидиец не убивал. Двое, которых он поверг, двигались, но временно вышли из строя. Они лежали у ограждения трибун, истекающие кровью, полубессознательные, ожидая юнца поединков, когда их отнесут к врачу. Убийство — совсем другое дело. Он не хотел убивать. Возможно, это разочаровало толпу, но вскоре блистательная работа его меча заставила ее рукоплескать. И все-таки зрители подталкивали его к большей жестокости. Бывало, что во время сражений на стадионе; и не всегда в пору Застис, Регеру тоже хотелось убивать. Такие моменты непредсказуемы. Когда такой порыв накатывал на него, он подчинялся — и убивал. Только и всего. Он никогда не вел счета убитым, не запоминал, как иные, имя, страну и день смерти жертвы: «Нынче утром я убил истрийца; на этих гонках я свернул шею полукровке».

Слева Ииланец ранил одного и убил второго. Регер не видел, как это произошло, но слышал, краем сознания уловив поднявшийся, как морская волна, рев толпы, которая приветствовала удар.

Находившийся справа Железный Бык сам был ранен. Он продолжал сражаться, приканчивая противников, но движение его неумолимого клинка замедлилось. Будь он разумным человеком, ему было бы самое время разыграть обморок. Толпе понравился этот боец, так что он мог бы отлежаться и победить в другой день.

Когда Лидиец разобрался с третьим противником — рассек ему кожу от колена до пестрого широкого оплечья, кончавшегося как раз над соском, без труда отправив в беспамятство усталого и неопытного бойца, — кто-то выкрикнул его имя. Не с трибун, откуда оно доносилось непрерывно, а с арены.

Регер обернулся и увидел перед собой мальчишку-корла. Меч вскинут, приглашая к сражению, лицо искажено боевым безумием.

По его виду было легко понять — только что он впервые забрал жизнь. Ощущение, сопоставимое с потерей девственности. Сам  Регер был ранен, царапина на правом плече кровоточила, однако не мешала ему. Корл не тренировался специально, но, как говорится, страстно желал прикоснуться к солнцу.

На скачках корлу улыбнулась удача. Но на ее благосклонность нельзя рассчитывать вечно.

Юноша, наверное, был моложе Регера года на три или четыре, в любом случае — младший. Он еще не перестал расти и был ниже, чем Лидиец, но на свете вообще не так уж много столь высоких людей. Сам Регер с двадцати лет не встречал никого вровень с собой.

Корл усмехался, сжигая его взглядом. Так охотник вглядывается в свою жертву, так женщина рассматривает мужчину, который, как она надеется, будет обладать ею.