Повелитель гроз

Он не знал, кого оплакивает — Аниси или Эраз. Призрачный образ матери, которая, несмотря ни на что, была очень ему дорога, — или возлюбленную, с которой делил мысли и к которой, по сути, ничего не чувствовал? Ибо даже одурманенный этой болью, он понимал это и также понимал, что беловолосая девушка станет его вечной карой.

Аниси склонилась над ним, коснулась его плеча. Он поднялся в темноте, и она стояла в ожидании, а ветер развевал ее серебристые волосы. Белая луна светила ей в спину, и он видел очертания хрупких косточек под прозрачной кожей. Когда он приблизился к ней, она подняла руки, и по ее телу побежали трещины, точно чернильная паутина на алебастре. В один миг она рассыпалась в золотистый прах, а ветер раздул его, унося к луне и оставив ему одну лишь тьму.

Вечера, ночи, рассветы, новые сумерки и восходы сменяли друг друга бесконечной чередой. Он уже освоился в роскошном жилище Зароса, где сидел, заживо пожираемый бездумной ползучей апатией.

Через три или четыре дня заглянул Орван. Сейчас на его выразительном лице читалась лишь нерешительная печаль.

— Ральднор… Скоро начнется оттепель. Завтра вечером или, возможно, послезавтра. Тогда мы отправимся на Равнины.

Ральднор ничего не ответил, но Орван все так же безмолвно смотрел на него, и в конце концов он спросил:

— Зачем ты мне это говоришь?

— Потому что нам нужно уезжать, пока снова не пошел снег. Ты же понимаешь, что после этого путешествие станет невозможным.

— Зачем ты говоришь это мне? — повторил Ральднор. — Я не поеду с вами.

— Тебе придется поехать, Ральднор, у тебя нет выбора. Неужели ты не видишь, что здесь начинается стараниями Амрека? Даже заравийцы уже начали бояться и ненавидеть нас. Мы каждый день встречаем на площадях и на рынке людей, толкующих об извращениях и колдовстве, которые якобы процветают на Равнинах. Тебе придется уехать…

— Нет, Орван. Ты всегда считал меня висом, и я и есть вис. Она… она могла бы изменить меня, сделать из меня жителя Равнин, такого, как ты, — будь она немного сильнее. И не надо укорять меня за эти слова. Я сознаю каждую каплю своей вины.

Он почувствовал легчайшее, еле уловимое прикосновение к своим мыслям, словно разум Орвана, как ее когда-то, коснулся его разума сквозь какую-то искажающую пелену.

— Возвращайся на Равнины, когда сможешь, — сказал Орван. — Когда тебе станет легче. Ты знаешь, что мы всегда будем рады тебе…

Ральднор покачал головой.

— Не стоит второй раз звать к себе в дом вора и убийцу, Орван. Он может украсть и погубить еще что-нибудь, — сказал он, чувствуя, как разрывается от боли его сердце.

Орван опустил голову и вышел из комнаты.

После его ухода к Ральднору являлись всего двое. Первой была заравийская женщина, на чьей незнакомой груди он плакал в тот день. Когда он увидел ее в следующий раз после своего срыва, то ожидал, что смутится и почувствует себя неловко в ее присутствии, но своим ласковым и вежливым обращением она как-то ухитрилась сделать так, что он принял свои действия. Похоже, она была любовницей Зароса, хотя и жила в другом помещении где-то в этом же доме. Она всегда была очень молчаливой, но ее присутствие становилось для Ральднора невыразимым утешением. Она приносила ему поесть и время от времени читала что-нибудь неторопливым звонким голосом. Ее звали Хелида, и ее интерес к нему был скорее материнским, чем присущим любовнице, поскольку она явно очень любила Зароса на свой сдержанный и довольно сложный лад.

Вторая посетительница была куда менее приятной. Она являлась по ночам и проникала в его сны в пожирающем погребальном пламени. Он начал бояться сна. В свой последний приход Орван оставил ему волчью шкуру, и иногда в лунном свете белый мех казался ее волосами, разметавшимися по его кровати. Она так измучила его, что даже ее невинность стала ненавистна ему, как порождение извращенного зла.

Запертый в покоях Зароса, он не слышал никаких новостей извне. Даже пугающая безнадежность, охватившая Орвана, не подействовала на него. К тому же, по обыкновению чувствуя себя не таким, как его народ, и впервые подружившись с висом, он ощущал себя настоящим заравийцем, единым целым с толпой в Лин-Абиссе.

Однако на восьмой день его добровольного заточения какой-то мальчишка опрометью взлетел по лестнице и заколотил в дверь Зароса.

— Безобразничаешь, маленький хулиган? — осведомился Зарос, и Ральднору показалось, что он узнал в маленьком посетителе сына хозяина дома, живущего со своей семьей этажом ниже.

— Зарос, там солдаты… Дорфарианцы…

— Разумеется. Только сначала отдышись.

Мальчишка слегка восстановил дыхание, сглотнул и продолжил:

— Сварл видел на Косой улице дорфарианских солдат, которые спрашивали про мужчину с Равнин без одного пальца на левой руке. Он велел сказать тебе, что кто-то направил их сюда.

Зарос кинул мальчишке монетку и выпроводил его за дверь, потом, обернувшись к Хелиде, попросил:

— Сердце мое, сходи-ка к старой Сольфине за краской для волос.

Хелида без единого слова исчезла.

— Я сейчас уйду, — сказал Ральднор, впавший в какое-то лихорадочное возбуждение.