Повелитель императоров

Леонт несколько секунд стоял между высокими свечами, глядя вниз, а затем быстрым яростным движением сорвал ткань с тела покойника.

Женщина поспешно отвела глаза от открывшегося ужасного зрелища. Канцлер тоже, хотя он уже сегодня это видел. Только новопомазанный император Сарантия, участник полусотни сражений, видевший смерть в стольких формах и обличиях, смог вынести это зрелище. Как будто, думал Гезий, мрачно глядя в мраморный пол, ему оно было необходимо.

В конце концов они услышали, как Леонт снова набросил саван, прикрыв покойника как подобает.

Он отступил назад. Вздохнул. Последняя гирька решительно опустилась на чашу парящих в воздухе весов.

Леонт сказал голосом, не допускающим возможности сомнения, ошибки:

— Грязное и чудовищное преступление перед лицом Джада. Он был помазанником божьим, великим и святым. Канцлер, прикажи найти Тетрия Далейна, где бы он ни был, и доставить сюда в оковах для казни. И прикажи привести ко мне сюда, в этот зал, женщину, которая была моей женой, чтобы она могла в последний раз взглянуть на дело рук своих сегодня ночью.

«Которая была моей женой».

Гезий вскочил так быстро, что у него на мгновение закружилась голова. Он поспешно вышел через ту же внутреннюю дверцу, в которую вошел император. Мир уже изменился и теперь снова менялся. Ни один человек, каким бы мудрым он ни был, никогда не посмел бы утверждать, будто знает, что готовит ему будущее.

Он закрыл за собой дверь.

Двое остались одни, с мертвецом и свечами и с золотым деревом в комнате, предназначенной для рождения и смерти императоров.

Гизелла, все еще стоя на коленях, смотрела снизу вверх на стоящего перед ней мужчину. Они оба молчали. Какое-то чувство переполняло ее до краев, чувство настолько сильное, что оно было близким к боли.

Он шевельнулся первым, подошел к ней. Она поднялась только тогда, когда он протянул руку и помог ей, и она прикрыла глаза, когда он поцеловал ее ладонь.

— Я не хочу ее убивать, — прошептал он.

— Конечно, нет, — ответила она.

И крепко, очень крепко зажмурилась, чтобы он не заметил того, что сверкнуло в ее глазах в то мгновение.

Необходимо было заняться сложными вопросами бракосочетания и императорского наследования, а также другими бесчисленными деталями закона и веры. Необходимо было организовать умерщвление, соблюсти формальные процедуры. Предпринятые (или непредпринятые) шаги в начале царствования могут еще долго его определять.

Почтенный канцлер Гезий, утвержденный снова в своей должности в ту же ночь, занимался всеми этими делами, включая умерщвление.

* * *

Для соблюдения необходимых протоколов потребовалось некоторое время. Поэтому императорская коронация на Ипподроме состоялась только через три дня. В то утро, ясное и благоухающее, в катизме, перед собравшимися ликующими жителями Сарантия — более восьмидесяти тысяч человек кричали во все горло — Леонт Золотой принял имя Валерия Третьего, смиренно отдавая почести своему предшественнику, и увенчал короной свою золотую императрицу, Гизеллу, которая не сменила имени, данного ей ее великим отцом при рождении в Варене. Таким образом, она осталась под этим именем в истории, когда деяния их совместного царствования были отражены в хрониках.

В Порфировом зале в ту ночь, когда все это началось, открылась дверь. Мужчина и женщина, которые стояли на коленях и молились перед накрытым телом, обернулись и увидели, как вошла еще одна женщина.

Она остановилась на пороге и посмотрела на них. Леонт встал. Гизелла не поднялась, сжимая в руках солнечный диск, осталась с опущенной головой в позе, которую можно было бы счесть смиренной.

— Ты звал меня? В чем дело? — резко спросила Стилиана Далейна у человека, которого сегодня возвела на Золотой Трон. — Мне сегодня еще многое надо успеть.

— Не надо, — ответил Леонт, прямо и категорично, как судья. Он видел, как быстро — очень быстро, как всегда, — она поняла значение его тона.

Если он надеялся — или боялся — увидеть страх или ярость в ее глазах, то был разочарован (или почувствовал облегчение). Он, правда, увидел, как в них что-то промелькнуло. Другой человек мог бы узнать иронию, колоссальный черный юмор, но человек, который умел в ней это замечать, лежал мертвым на возвышении.

Гизелла встала. Из всех троих живых в этом зале именно она носила царские цвета. Стилиана несколько мгновений смотрела на нее с неожиданным спокойствием, граничащим с безразличием.

Она отвела взгляд от другой женщины, словно отвергая ее. И сказала мужу:

— Ты обнаружил способ успокоить Батиару. Как это умно с твоей стороны. Ты его сам придумал? — Она бросила взгляд на Гизеллу, и царица антов снова опустила глаза в мраморный пол, не из страха или смущения, но для того, чтобы чуть дольше скрывать свое возбуждение.

Леонт ответил:

— Я обнаружил убийство и ересь и не согласен жить с ними под солнцем Джада.

Стилиана рассмеялась.

Даже здесь, даже сейчас она могла смеяться. Он смотрел на нее. Как мог солдат, который судит о мире с точки зрения мужества, не восхищаться ею, какие бы другие чувства он ни испытывал?

Она сказала: