Повелитель императоров

— Все так говорят, — пожал плечами Мардок. Здесь было тепло, подушки были поразительно мягкими. Он чуть не уснул. В темноте он с трудом различал черты лица своего спутника. Видел только огромное тело этого человека.

— Все проявляют мудрость. Выпьешь вина?

Два дня спустя, на перекличке солдат Первого аморийского в Деаполисе, Мардок Сарникский оказался среди троих отсутствующих и по обычаю объявлен дезертиром. Так действительно случалось, когда молодые солдаты из деревни попадали в Город и подвергались испытанию тамошними соблазнами. Их всех предупреждали, конечно, перед тем как отпустить в увольнение. Пойманным дезертирам грозило наказание в виде ослепления или увечья — это зависело от воли командира. За первый проступок, если они вернутся добровольно, могли просто выпороть кнутом. Но поскольку вероятность войны возросла, а на верфях в Деаполисе кипело строительство, как и на противоположном берегу пролива, за маленькими лесистыми островками, солдаты знали, что те, кто не вернется по собственной воле, могут ждать гораздо худшего, если их выследят. В военное время за дезертирство казнили.

В течение пары дней слухи стали более конкретными. Восточная армия лишалась половины жалованья. Потом кто-то услышал, что они лишатся всего жалованья. И что-то насчет обещанной земли в качестве компенсации. Земельные наделы на краю пустыни? Никто не находил это забавным. Говорили, что их получат те, кто останется на востоке. Остальные отправятся на войну — на тех кораблях, которые клепали слишком быстро, что тревожило пехотинцев. Вот почему их перевели в Деаполис. Чтобы плыть далеко на запад, прочь от дома, в Батиару, сражаться с антами и инициями, этими племенами дикарей и безбожников, которые поедают жареную плоть своих врагов и пьют их горячую кровь или вспарывают солдатам животы кинжалами и насилуют их туда, перед тем как оскопить, содрать кожу и повесить на дубах за волосы.

Двое из трех солдат вернулись на второй день, бледные и испуганные после пьяного загула. Они выдержали порку, а потом их вылечил лекарь легиона при помощи вина, вылитого на раны и влитого в глотки. Мардок из Сарники не вернулся, его так и не нашли. Повезло гаду, решили некоторые из его товарищей, с тревогой глядя на строящиеся корабли.

— Выпьешь вина? — услышал Мардок высокий резкий голос в сумрачном тепле закрытых носилок. Походка носильщиков была ровной, убаюкивающей.

Глупо спрашивать об этом солдата. Конечно, он выпьет вина. Чаша оказалась тяжелой, украшенной драгоценными камнями. Вино — темным и добрым. Человек смотрел на Мардока, пока тот пил из чаши.

Когда он протянул ее снова за вином, огромный патриций медленно покачал головой в замкнутой душистой полутьме.

— Этого хватит, мне кажется, — сказал он. Мардок заморгал. Ему смутно казалось, что на его бедре лежит ладонь, и не его ладонь.

Ему показалось, будто он произнес:

— Отвали.

* * *

Рустем был лекарем и провел много времени в Афганистане, поэтому его не шокировали и не удивили железные кольца, вделанные в столбики кровати, и другие, более деликатные приспособления, которые он обнаружил в комнате, куда его проводили, в маленьком роскошном гостевом доме сенатора неподалеку от тройных стен.

Он пришел к выводу, что в этой спальне Плавт Бонос любил развлекаться вдали от уюта — и надзора — своей семьи.

В этом не было ничего неожиданного: аристократы всего мира занимались одним и тем же в разных вариантах, если обстоятельства их жизни позволяли уединиться. В Керакеке не имелось таких домов, разумеется. Все в деревне знали о том, что делают все остальные, начиная с крепости.

Рустем вернул набор тонких золотых колец — он с опозданием понял, что они по размеру соответствуют мужским половым органам разной величины, — в предназначенный для них кожаный мешочек. Затянул завязки и положил мешочек вместе с шелковыми шарфами и мотками тонкой веревки, а также многими другими непонятными предметами в обитый медью сундук, из которого достал все это. Сундук оказался незапертым, а комната теперь принадлежала ему как гостю сенатора. Он не чувствовал себя виноватым в том, что осмотрел ее, пока размешал собственные вещи. Он ведь шпион Царя Царей. Ему нужно совершенствоваться в этом искусстве. От щепетильности придется отказаться. Будет ли великому Ширвану и его советникам интересно узнать о ночных пристрастиях распорядителя Сената в Сарантии?

Рустем закрыл сундук и бросил взгляд на гаснущий огонь. Конечно, он мог бы сам его раздуть, но принял другое решение. Те предметы, которые он только что обнаружил и держал в руках, вызвали в нем необычные чувства, он вдруг осознал, как далеко он от своих жен. Несмотря на усталость после долгого и бурного дня — с гибелью человека в самом его начале, — Рустем отметил в себе, как профессионал, признаки возбуждения.