Повелитель клонов

Свита женщины одобрительно зашумела. Услышав этот первобытный крик радости, зверь внутри Арриана зарычал, но не от удовольствия, а словно бы предостерегая. Апотекарий смотрел на них исподлобья, отмечая про себя увеличенную мускулатуру, точеные фигуры и чересчур идеальные черты, что делало их похожими на ожившие античные статуи, правда, облаченные в потертые фрагменты брони и плохо сочетающиеся спецовки, а не в пышные наряды лучших времен.

Скалагрим зааплодировал:

— Он будет гордиться вами, дворняжки! Но разве вы не должны сейчас сидеть в своей конуре и глодать объедки? Мы тут слишком заняты, чтобы нянчиться с вами.

Игори одарила его нежным взглядом:

— Мы пришли с докладом к магистру апотекариона. То, что ты тоже здесь, не имеет для нас значения.

Скалагрим ощерился:

— Смотри, я могу сделать так, что будет иметь. — Он пробежал большим пальцем по алмазным зубьям цепного меча.

— Она прихлопнет тебя, — вставил Арриан. — Они уложат тебя, глазом моргнуть не успеешь, и быстро разберут на части. Если хочешь расстаться с жизнью именно таким образом, валяй. А мне нужно положить конец мятежу.

После он перевел взгляд на Игори:

— Докладывай.

— Мы загнали их на рынок плоти, как вы и приказывали. Большинство сейчас находятся там, осознав, что безопаснее все-таки действовать сообща. Некоторые шатаются по кораблю. Моя родня выслеживает их, как нам и подобает. Остальных мы вверяем вашим заботам, почтенный Арриан.

Услышав такое любезное обращение, Скалагрим прыснул, но Арриан предпочел проигнорировать его. Как заместителю старшего апотекария, Ищейки выказывали Арриану долю уважения. К тому же не единожды он выходил на охоту вместе с ними, чтобы удовлетворить те потребности, которые не могли утолить его зелья. За время таких вылазок он научился понимать «новых людей» так, как не умел даже их создатель. Старший апотекарий видел в них детей или того хуже. Но Арриан знал: они — что угодно, только не дети.

Новая раса пришла во Вселенную во тьме и тишине. Первые поколения неолюдей появились на свет искусственно, методом проб и ошибок, но теперь для увеличения их численности прибегать к ножу скульптора плоти не требовалось. Игори была матерью — больше того, бабкой своих последователей. Такими же были ее сестры и братья — те немногие, что пережили столько же, сколько и она. Одна группа разделилась на две, две на четыре, четыре на восемь и так далее. И теперь в укромных уголках «Везалия» обитала целая армия, ожидающая, пока не поступит приказ, чтобы выйти из тени и отправиться в погоню за намеченной жертвой.

— Хорошо, — вымолвил он, подумав несколько мгновений, пока в тишине мертвые высказывали ему свое мнение. «,Хорошо“, — говорит… Мы голодны, брат… Ты позволишь нам утолить жажду?»

— Да, — ответил он, поглаживая черепа братьев. — Да.

Всегда лучше прийти к согласию.

— Выпускай своры, Игори, — махнул рукой Арриан. — Двенадцатый миллениал тут уже загостился.

Он скрестил руки в предвкушении; его мертвые братья радостно зашептались.

— Пора выходить на охоту.

Фабий Байл умер.

Впрочем, не в первый раз и, скорее всего, не в последний, поскольку такова была его участь во Вселенной. Он не рассматривал смерть как конечную точку, ему она представлялась всего лишь периодом вынужденного отдыха, спокойного бездействия, когда разум уходил сам в себя, словно моллюск, прячущийся в раковине. В свободное время, которое появлялось у него, когда он погибал, Фабий обследовал громадные кладовые знаний внутри себя. В такого рода досуге он находил какое-то подобие утешения.

Но за этим чувством скрывались уверенность и понимание того, что Вселенная продолжит существовать без него. Что разворачивающиеся события будут циклически повторяться по непредсказуемому сценарию, вероятно, подвергая опасности эпохальные труды — все то, что требовало твердой руки и здравого рассудка. И в этом тоже заключалась природа Вселенной. Равновесие не могло длиться бесконечно. До анархии в будущем, неизбежной и неотвратимой, оставалось всего мгновение. Только благодаря его усердию этот катастрофический миг можно было отсрочить. По крайней мере, так он убеждал себя в минуты потворства своему эго.

По правде, он знал, что способен удерживать наплыв энтропии не более, чем король — морские волны [3]. Все распадалось. Перемены — вот единственная постоянная в непостоянной Вселенной. Пламя, что пожирает все сущее, оставляя только пепел. Однако после всякого пожара жизнь снова прорастала. Существовавшее однажды появлялось снова, но уже в более сильной и крепкой форме, чтобы лучше противостоять извечному космическому огню.