Повелитель механизмов

В использовании таких материалов была тоже одна хитрость. Если церковники, цеховики или маги спрячут эти "скрижали", то всегда найдется тот, кто захочет их украсть. Дорогие материалы привлекают внимание воров и их заказчиков.

Это успокаивало меня и придавала работе некую мессианскую направленность. Впрочем, пыжиться от гордости не приходилось, я постоянно был занят, даже во время отдыха. Некогда было размениваться на какую-то гордость!

Мои сны становились глубокими, как окружающее нас море, удивительные чудовища населяли эту черную бездну, скрывающуюся за закрытыми глазами. Но я не опасался, я не тонул, но плыл. Мой разум мотало по снам, как во время жуткого шторма. Я не мог сконцентрировать внимание ни на одной детали, не хватало мотивации, как понял позже. Я видел лишь диковины, которые никак не могли помочь мне. Они не находили отклика в душе, я оставался глух к мольбам из иных миров, которые настойчиво звали меня. Но постоянно, где бы я не находился, я слышал далекий плач, который отвлекал меня, звал и просил.

Вскоре я сумел овладеть кормилом своего разума и направить сон в нужное направление. Плач стал маяком, на свет которого я двигался. Эта эмоция находила отклик в моей душе, пробуждала уставшие чувства боли и горя. Я знал голос, который звал меня, но боялся встретиться с носительницей этого голоса.

Я сознавал, что поступил правильно в тот момент, когда Харан начал мне угрожать, но все равно мое сердце не верило, что этот путь был верным. Теперь я видел, что мог бы справиться со своим заказчиком, но время было упущено. У меня не оставалось другого выбора, кроме как перебороть себя и встретиться со своими страхами лицом к лицу.

Я принял на себя ответственность, решил за Асани, значит, мне и отвечать.

Но я все равно не мог с ней встретиться, мой разум находил тысячи причин, чтобы остановиться. В той вселенной, где я оказался, открывались удивительные возможности для человеческого разума, но его страхи и тревоги обретали поистине чудовищные масштабы. Слабого человека они могли бы сломить, я же один за другим переживал свои недостатки, медленно подбираясь к главному страху.

Асани вызывала в моей душе множество чувств, которые создавали удивительные цепочки событий, могущие изменить нас, меня, мир, все! Я видел только часть вероятностей, открытые моему взору, но даже их хватало, чтобы понять — наша встреча и знакомства не были случайными. Но я все равно продолжал противиться своих желаний, к которым меня настойчиво подталкивало осознание.

Страхи были все еще сильны, я не решался их отбросить, обойти, используя свой новый взор. Это было бы неверным решением. Чтобы получить награду за труды, следовало перебороть себя на человеческом уровне. Иначе я явлюсь к Асани как угрюмый дух, неспособный проронить ни слова. Из меня нельзя было бы выдавить ни грамма эмоции, Асани достойна большего и желала видеть меня.

И я вынужден был страдать, сознавая, что оттягиваю столь важный момент. Я страдал от подталкивающих меня вперед сил и от тянущей к себе воли Асани. Страдал, потому что противился им. Я походил на необработанный камень, который сложно сдвинуть с места.

К счастью, время было подвластно мне, я не вынуждал Асани горевать слишком долго. Да и связь могла оборваться, не через год, не через два, но могла. Память разума стирается быстрее, чем душевная. Я специально заставлял смотреть на это развитие событий, чтобы подтолкнуть свою волю к движению. Клин вышибался клином, а страх — страхом. Я действовал грубо, но вполне эффективно.

Постепенно мои действия стали приносить плоды. За легким плачем меня стали подтягивать ее образы, затем эмоции, а в конце сложного пути — полноценные картины. Оставалось сделать шаг, чтобы проникнуть внутрь. И я сделал этот шаг, сгорая от стыда и презрения к себе.

Как я мог так поступить с одинокой девушкой, которая в один день лишилась дома, возможно, будущего, доверенных слуг и… меня.

Голос рассудка натыкался на стену эмоций и тонул в ней. Чем ближе я оказывался к Асани, тем сильнее во мне пробуждались чувства. Можно сказать, я чувствовал себя моложе, становился наивнее. Разве стал бы переживший резню в лесу ветеран защищать какую-то женщину? Только в дешевом чтиве, это там обитают господа в смокингах с заряженным револьвером. Я же всегда был готов словить пулю ради Асани. Это можно было назвать только юношеским максимализмом и стремлением повыпендриваться. Можно было бы, но я не называл.

В общем, тот момент, когда я решился на последний шаг, был сродни героизму. Я же знал, что меня не встретят, как вернувшегося домой солдата, скорее меня заставят драить унитазы. Такая уж Асани, впрочем, это мне в ней и нравилось. Живой огонь, возгорающийся от эмоций, у него всегда приятно греться.