Повелитель мух

Из-за блестящего марева на берег выползало черное что-то. Ральф первый увидел это черное и не отрывал от него взгляда, пока все не посмотрели туда же. Но вот непонятное существо выбралось из-за миражной дымки, и сразу стало ясно, что чернота на сей раз не только от тени, но еще от одежды. Существо оказалось отрядом мальчиков, шагавших в ногу в две шеренги и странно, дико одетых. Шорты, рубашки и прочий скарб они несли под мышкой; но всех украшали черные квадратные шапочки с серебряными кокардами. От подбородка до щиколоток каждого укрывал черный плащ с длинным серебряным крестом по груди слева и наверху с треугольным жабо. От тропической жары, спуска, поисков пищи и вот этого потного перехода под палящим небом лица у них темно лоснились, как свежепромытые сливы. Вожак отряда был облачен точно так же, только кокарда золотая. Ярдах в десяти от площадки его люди по команде встали, задыхаясь, обливаясь потом, качаясь под нещадными лучами. Сам он отделился от них, вспрыгнул на площадку в разлетающемся плаще и со света щурился в почти непроглядную темень.

—  Где человек с трубой?

Ральф догадался, что после солнца ему ничего не видно.

—  Человека с трубой тут нет. Это всего лишь я.

Мальчик подошел к Ральфу вплотную, сверху глянул на него и скроил недовольную мину. Вид светловолосого мальчишки с кремовой раковиной на коленях его, кажется, не впечатлил. Он сразу отвернулся, взмахнув черными полами.

—  Значит, и корабля нет?

Под взметнувшимся плащом он был тощий, высокий, костлявый, из-под черной шапочки выбились рыжие волосы. Лицо, все в веснушках и складках, было противное, но не глупое. И на этом лице горели голубые глаза, в них металась досада и вот-вот могла вспыхнуть злость.

—  Значит, взрослых нет?

Ральф ответил, уже ему в спину:

—  У нас собрание. Присоединяйтесь.

Мальчики в плащах начали ломать строй. Высокий на них прикрикнул:

—  Хор! Стоять смирно!

Устало, покорно хористы снова втиснулись в строй и, покачиваясь, стояли на солнцепеке. Кое-кто все же отважился хныкать:

—  Меридью… Ну, Меридью же, ну, можно мы…

А потом один хлопнулся ничком, и строй смешался. Упавшего взгромоздили на площадку и положили. Меридью посмотрел на него пристально и не утратил выдержки.

—  Ладно. Садитесь. А этот — ну его, пускай лежит.

—  Но как же, Меридью…

—  Он вечно в обморок падает, — сказал Меридью. — И в Аддис-Абебе, и в Гибралтаре. И на утренях плюхался прямо на регента.

Последнее замечание вызвало смешки хористов, которые черными птицами на жердочках обсели поваленные стволы и не сводили глаз с Ральфа. У них Хрюша не стал спрашивать имена. Его устрашило ведомственное превосходство и уверенная начальственность в голосе Меридью. Он притаился за Ральфом и занялся своими очками.

Меридью снова повернулся к Ральфу.

—  Значит, здесь нет ни единого взрослого?

—  Ну да.

Меридью тоже сел и всех обвел глазами.

—  Итак, самим надо выпутываться.

Хрюша из-за плеча у Ральфа позволил себе вставить:

—  Поэтому Ральф и созвал сбор. Чтобы решить, чего нам делать. Мы пока что у всех спросили, кого как звать. Вот это Джонни. Эти двое, они близнецы, Сэм и Эрик. Кто Эрик? Ты? Нет, это Сэм…

—  Я Сэм…

—  А я Эрик.

—  Я всем предлагаю познакомиться, — сказал Ральф. — Я, например, Ральф.

—  Так мы ведь уже, — сказал Хрюша. — Мы же только что спрашивали.

—  Мы не младенцы, — сказал Меридью. — С какой стати мне называться Джеком? Я — Меридью.

Ральф посмотрел на него искоса. Да, это был голос человека серьезного, который знает, чего он хочет.

—  Потом этот, — Хрюша уже разогнался, — ой, я забыл…

—  Ты чересчур много болтаешь, — сказал Джек Меридью. — Заткнись, Жирняй.

Раздались смешки.

—  Вовсе он не Жирняй, — крикнул Ральф, — его истинное имя — Хрюша!

—  Хрюша!

—  Хрюша!

—  Ой, Хрюша!

Тут раздался настоящий взрыв хохота, хохотали все, даже самые маленькие. Смех вдруг сплотил мальчиков, и только Хрюша остался вне этого тесного дружеского кружка. Он залился краской, насупился и опять занялся очками.

Наконец смех замер и продолжалась перекличка. Был тут Морис, второй в хоре по росту после Джека, но плотней; он все время улыбался. Был тощий дичок, которого никто не знал; погруженный в себя, он скрытно держался в сторонке. Пробормотал, что зовут его Роджер, и снова умолк. Билл, Роберт, Харольд, Генри; тот мальчик из хора, который упал в обморок, теперь сел, прислонясь к пальмовому стволу, бледно улыбнулся Ральфу и назвался Саймоном.

Потом Джек сказал:

—  Надо решить, как нам спасаться.

Пронесся гул голосов. Совсем маленький мальчик — Генри — объявил, что он хочет домой.

—  Тише вы, — проговорил Ральф рассеянно. Он поднял рог. — По-моему, чтобы решать, сначала надо выбрать главного.

—  Главного! Главного!

—  Главным могу быть я, — без обиняков сказал Джек, — потому что я староста и я запеваю в церкви и до-диез могу взять.

Снова гул голосов.

—  Ну и вот, — сказал Джек, — я…

Он запнулся. Черненький — Роджер — наконец-то расшевелился, он предложил.

—  Давайте проголосуем.

—  Ага!

—  Голосуем за главного!