Повелитель мух

— Взрослые во всем разбираются, — сказал Хрюшка. — И темнота им нипочем. Они бы собрались, пили бы чай и обсуждали, что да как. И дела бы у них пошли как надо…

— Они бы не подожгли остров. И не бросили бы костер.

— Они бы построили корабль…

Стоя в темноте, три мальчика безуспешно пытались выразить словами величие взрослых.

— Они бы не ссорились…

— Не разбили бы мои очки…

— Не стали бы выдумывать зверей…

— Эх, если бы они могли с нами связаться! — воскликнул Ральф в отчаянии. — Прислали бы нам что-нибудь… знак какой или еще что…

Из темноты, откуда-то снизу, послышалось тоненькое завывание, и, обомлев, они прижались друг к другу. Завывание это, такое далекое и неземное, стало громче, затем превратилось в нечленораздельное бормотание. Лежа в высокой траве, Персиваль Уимис Мэдисон, Харкорт Сент-Энтони, дом викария, испытывал во сне муки ужаса, и магия заученного адреса ничем не могла ему помочь.

Глава 6. Зверь спускается с неба

В темноте светили только звезды. Когда мальчики поняли, кто завывал привидением, и Персиваль успокоился, Ральф и Саймон неловко подняли его с земли и отнесли в одну из хижин. Хрюшка, несмотря на свои смелые заявления, крутился рядом, и все трое пошли к соседней хижине вместе. Они шумно ворочались на сухих листьях, тревожно поглядывая на обращенный к лагуне лаз, который, казалось, был завешан звездным пологом. Время от времени вскрикивали малыши, а как-то раз в темноте заговорил кто-то из больших. Наконец и эти трое уснули.

Из-за горизонта выглянул серп луны — такой тонкий, что его света, даже когда он весь уселся на воду, едва хватило на то, чтобы вырвать из темноты узенькую дорожку; в небе зажглись новые огоньки: они быстро перемещались, мигали и вдруг пропадали, но с высоты в десять миль, где шел бой, до земли не доносилось ни звука. И все же мир взрослых послал свой знак, хотя дети не могли прочесть его: они спали. Темноту озарила яркая вспышка, и по всему небу сверху вниз протянулась огненная спираль, затем снова стало темно и зажглись звезды. Над островом появилась какая-то крапинка — человеческая фигурка под быстро опускавшимся парашютом, фигурка с безвольно обвисшими руками и ногами. Переменные ветры разных высот мотали ее в воздухе и сносили каждый в свою сторону. Но в трех милях над землей устойчивый ветер подхватил ее и потащил по огромной дуге через все небо и вниз, над рифом и лагуной, прямо к горе. Фигура, как мешок, упала на склон, покрытый голубыми цветами, но и здесь, на этой высоте, тоже дул ветер, и парашют захлопал, расправился и продолжил свой путь уже по земле. Следом за ним вверх по склону волочилась фигура. Ярд за ярдом, рывок за рывком ветер проволок ее по лужайке с голубыми цветами, по уступам и красным камням, втащил на вершину и оставил там лежать среди расщепленных скал. На вершине ветер дул порывами; стропы парашюта перепутались, обмотали камни, и фигура села; ее голова в шлеме свесилась между колен, подтянутых перепутанными стропами. Когда налетал порыв ветра, стропы затягивались, и тело выпрямлялось, а голова вскидывалась так, словно парашютист вглядывался куда-то через кромку скал. И всякий раз, когда ветер падал, стропы ослабевали, и фигура наклонялась вперед, свесив голову между колен. В вышине звезды совершали свое движение по небу, а внизу, на вершине горы, фигура кланялась, выпрямлялась и снова кланялась.

В предрассветной темноте у одной из скал неподалеку от вершины раздался шорох. Из груды валежника и сухих листьев выкатились два мальчика — две смутные тени, заговорившие сонными голосами. Это были близнецы, которые в ту ночь дежурили у костра. По теории, пока один из них спит, другой должен был следить за костром. Но они были просто не способны что-нибудь сделать один без другого, и поскольку бодрствовать всю ночь напролет невозможно, они вместе пошли спать. Привычно ступая босыми ногами, они подходили к грязному пятну на земле, которое осталось от костра, позевывая и протирая глаза, но, подойдя, перестали зевать, и один из них бросился назад за валежником, а второй опустился на колени.

— Кажется, совсем прогорел. — Он пошуровал золу пучком сухих веток, подсунутых ему другим близнецом. — Нет.

Он лег на землю, приставив губы почти к самой золе, и тихонько подул. Его лицо, подсвеченное красным, выделилось из темноты. На мгновение он перестал дуть.

— Сэм… нам нужно…

— …взять гнилушку.

Эрик снова нагнулся и тихонько дул, пока в золе не заалело пятнышко, Сэм подложил кусочек гнилого дерева, затем ветку. Уголек стал еще ярче, и ветка вспыхнула. Сэм наложил сверху еще несколько веток.

— Много не жги, — сказал Эрик. — Слишком много ты положил.

— Давай сперва согреемся.

Эрик сидел на корточках и смотрел, как Сэм раскладывает костер. Поверх пламени он построил шалашик, и теперь костру был бы не страшен и сильный порыв ветра.

— Да-а, еще немного и…

— …он бы совсем…

— …взбесился.

— Ага.

Несколько минут близнецы молча смотрели на огонь.

— И все из-за этого костра, да из-за свиньи.

— Еще хорошо, что он вместо нас на Джека напустился.