Повелитель мух

Ральф оцепенело смотрел на офицера. Перед глазами у него промелькнула ослепительная картина пляжа с идущими вдоль воды мальчиками. Но остров полыхал, как сухое дерево… Саймон погиб, а Джек стал… Хлынули слезы, он затрясся от рыдания. Впервые за все время он не стал сдерживать слезы; мощные, сотрясающие судороги горя, казалось, выкручивали все его тело. Под клубами черного дыма, на краю гибнущего в огне острова, звучал его громкий плач. Захваченные его горем мальчики тоже начали всхлипывать и рыдать. И среди них, омерзительно грязный, со спутанными волосами, стоял Ральф и рыдал, думая об утраченной невинности, о том, как темно сердце человеческое, и о смерти своего верного и мудрого друга по прозвищу Хрюшка.

Эти рыдания растрогали офицера и слегка смутили его. Он отвернулся, дожидаясь, пока они возьмут себя в руки, и, чтобы дать отдых глазам, стал смотреть на свой красующийся в отдалении опрятный крейсер.

Конец

Перевел с английского В. ТЕЛЬНИКОВ

Р. Самарин. Наследники Вельзевула

Английского писателя Голдинга я увидел впервые в августе 1963 года в Ленинграде, где шел конгресс Всеевропейского объединения писателей, посвященный проблемам современного романа. Мне уже в начале работы конгресса бросился в глаза бородатый человек с усталым лицом врача или учителя, внимательно присматривавшийся к тому, что было вокруг, — к великолепию августовского Ленинграда, к шумевшим и спорившим группам участников конгресса, к старым памятникам у мостков литераторов на Волковом кладбище, куда совершили экскурсию литераторы Европы. Потом я слышал выступление Голдинга. Негромкий, очень искренний и взволнованный голос Голдинга еще больше расположил меня к этому сосредоточенному и внимательному человеку, выступившему в защиту «романа тревог», ставящего в центр внимания сложные и часто больные вопросы современности. Голдинг говорил о своей боязни за подрастающее поколение, которому угрожают не только атомные бомбы, физическое уничтожение, но и та духовная отрава, которой капиталистический мир начиняет сознание юношества.

Я вспомнил об этом, когда читал роман Голдинга «Повелитель мух».

«Повелитель мух»! Да ведь это перевод угрюмо звучащего имени Беел-Зебуб, Вельзевул, — имени беспощадного демона, созданного фантазией народов Древнего Востока и из их мифологии попавшего в библию! Именно для человека Древнего Востока, затерянного со своими стадами среди безводных знойных пространств, среди песков, засыпающих руины еще более древних цивилизаций, которые только в наше время начнут открывать свои тайны, муха — бедствие, напасть, несущая болезни, которые косят и пастухов, и их скот, а Повелитель мух, Князь мух, — страшный, смертельно страшный бог, требующий поклонения и жертв, чтобы задобрить его постоянную алчность, его жажду крови. Голдинг рассказывает о том, как в середине XX века культ Беел-Зебуба, Вельзевула, один из древних культов, казалось бы, навсегда изжитых человечеством, неожиданно возникает и возрождается, растлевая своими кошмарами сознание английских школьников, оказавшихся в результате воздушной катастрофы на необитаемом острове в положении ватаги робинзонов.

Как же это могло случиться? Как толпа школьников превратилась в банду дикарей, неудержимо катящихся к каннибализму, истязающих тех, кто послабее и поумнее, кто взывает к голосу рассудка и не хочет стать рабами Вельзевула, рабами юного фюрера, присвоившего себе власть над мальчишескими душами.

За этим вопросом кроется все самое серьезное, что есть в талантливой книге Голдинга. Да, говорит писатель, это возможно. Да, безобразная религия Вельзевула может возродиться в наш просвещенный научный век. Разве культ насилия и расизма, потребовавший миллионы человеческих жизней, не был возрожден в формах, гораздо более ужасных, чем культ Повелителя мух, в Германии и других странах, захваченных коричневой чумой? Разве сейчас не возрождаются самые грозные черты расизма и человеконенавистничества и в Бонне, и в США, да и в Пекине? Разве не разжигают эти наследники Вельзевула пламя братоубийственной межплеменной войны в странах Африки?

Жизнь показывает, что оснований для тревоги и беспокойства за духовное будущее молодежи на Западе у Голдинга более чем достаточно.

Кровавая мифология, помогающая стяжателю и тирану, поганому мальчишке, подчиняющему своей власти растерявшихся, испуганных ребят, — это следствие духовного одичания, характерного для буржуазного общества в эпоху империализма. Это оно порождает, финансирует, лелеет кровавые мифы такого рода, потому что нуждается в них для управления миллионами.